Кожа у большинства была светлая, носы прямые.
Разве только волосы почти у всех темные, но эти люди не выглядели как… – Она наконец выдохнула это слово – эмигранты.
– Почему они называют тебя Хавьер?
– Потому что это мое второе имя, – ответил парень, лишь на секунду отпустив ее руку, чтобы обменяться с кем‑то рукопожатием.
– Боже, ты полон сюрпризов!
Кто‑то благословил Кэтрин, погладив по голове. И если бы не рука Хитклиффа, который, умудряясь перекинуться парой слов с каждым, вел ее сквозь толпу незнакомых людей, она бы точно потерялась.
– Имя Хитклифф придумала мама, но оно не так чтобы вписывается в национальные традиции.
Дома, кроме нее, его никто не использует. Так что приятно познакомиться. Хитклифф Хавьер Карденас дель Риверо.
– Красиво, – прозвучал тихий голос Кэтрин.
– К тому моменту, когда на свет появился я, все популярные мужские имена уже разобрали. А отец перестал беспокоиться на тот счет, что у него не будет наследников, так что мама поизвращалась в свое удовольствие.
Наконец они пересекли гостиную, оказавшись в стороне от толпы, где было достаточно тихо.
– Сколько у тебя братьев?
– Старших четыре. И еще две сестры.
– Значит, вас все‑таки семеро? – ухмыльнулась Кэт. – Я угадала.
– Типа того. – Он ответил на ее улыбку.
– И ты самый младший?
– И самый избалованный, – произнес он, наклонившись ближе. – В том числе вниманием.
Кэтрин не могла не согласиться. Потому что энергия, которую излучал этот парень, была поистине особенной. Его улыбка и дружелюбие не были маской, как у многих, кого она встречала прежде, – они были естественны и шли изнутри. Из сердца, переполненного любовью. Только сейчас, оказавшись в этом доме, она поняла, откуда в нем ее столько. Столько, что всем вокруг хватает тепла и света. Еще и переливается через край.
– А твой отец?
– Год назад его не стало.
– Наверное, твоей маме очень тяжело? – спросила она, но парень лишь пожал плечами.
– Мои старшие уже обеспечили ее таким количеством внуков, что ей некогда об этом думать.
Надо же, прежде Кэт никогда не задумывалась о подобной ситуации в таком ключе.
– Кэтрин, mi querida, ты пришла.
Кэт обернулась:
– Сеньора Риверо!
Мама Хитклиффа заключила ее в объятия. Они с сыном были очень похожи. Такие же карие глаза, природный шарм и обаятельная улыбка, удивительно молодившая ее, хотя женщине было под шестьдесят.
– Проходите, все уже расселись!
Стол просто ломился. Кэтрин казалось, что она никогда не видела столько еды. Запеченная свинина и индейка, разноцветный рис, рулеты и тортильи, эмпанадас и тамале. Некоторые блюда она вообще видела впервые в жизни и сомневалась, что будет в состоянии попробовать хотя бы половину.
Теперь они с Хитклиффом сидели напротив друг друга. Она не знала, по какой причине их усадили именно так. Может, потому, что одна из его кузин (сестер? невесток? Кэт так и не поняла, кто это), стремящаяся ввести ее в курс дела, кто здесь кто, потянула ее за локоть? Или, может, потому, что существовали какие‑то традиции? Но факт оставался фактом: теперь он сидел по другую сторон стола.
Из коридора донеслось шуршание, за ним звук шагов, а потом в комнату вошли трое парней. Их темные вьющиеся волосы были припорошены снегом, а носы раскраснелись.
– Познакомься, – пропела женщина, сидящая рядом. Она указала на самого крупного. – Это Пабло, мой муж, а там Филипп и Дэни, старшие братья Хавьера.
– Все нормально? – спросил у них Хитклифф по‑испански, но Кэт поняла. Как бы ни был плох ее испанский, некоторые слова застряли в памяти (и да, она снова достала с полки словарь).
Парни кивнули, что‑то добавили, уже неразличимое, и она задалась вопросом, что именно.
– Они похожи. – Она не смогла придумать что‑то менее очевидное.
Внешне между братьями определенно прослеживалось сходство. Брови широкие, глаза темные, хитрые, волосы вьющиеся. Вот только у старших они курчавились, у Хита же просто торчали острыми кончиками в разные стороны, словно даже волосы заявляли, что он не такой, как все.
– Они? – переспросила жена Пабло. – Нет, Хави не похож на своих братьев, – улыбнулась она. – Я помню его с двенадцати лет. Он всегда был такой ласковый! А еще умеет пользоваться умом. Если бы не глупый суд…
– Мария, отстань от девочки! – перебила сеньора Риверо. – У нее и так стресс. А еще ты навалилась.
– У нас у всех стресс, Розита. Все Рождество сплошной стресс с этими бесконечными заседаниями. Пабло вчера говорил с судьей. Все не так просто, детка, – повернулась Мария уже к Кэт. – Здесь тебе не Нью-Йорк.
– Все плохо? – зачем‑то решила уточнить Кэт.
– Видишь, ты только лишний раз девочку пугаешь, – проворчала мама Хита.
– Я не пугаю, это жизнь, и она должна знать, насколько продажна наша судебная система. – Она смачно выругалась по‑испански, а потом похлопала Кэт по плечу. – Но ничего. Этот парень и не из таких проблем выбирался. Не переживай.
«Да я и не переживаю, – хотелось ответить Кэт. – Я в ужасе». И она сама не знала, от чего больше. Оттого, что ей действительно было не все равно, или оттого, как просто в этом доме говорили о подобных вещах. Разум Кэт застрял между двух полюсов, разрываемый противоречиями. Тако причастности к чему‑то большому, важному, теплому и домашнему она не испытывала многие годы, да в принципе, наверное, никогда. И отвечала за эту часть половина женская. Мужская же казалась слишком опасной. Это сквозило невольно – в жестах, словах, взглядах. Окажись она в такой компании где‑нибудь в незнакомом районе, ей точно стало бы не по себе. Может, поэтому они чаще всего выбирают девушек из подобных семей? Но она не его девушка? Или да?
Одна только эта мысль повергала ее в дичайший шок и панику, но хуже всего было то, что эти люди ей нравились. Они были действительно невероятно
гостеприимны и заботливы. Здесь никто не спрашивал о том, на какой улице стоит ее дом и кем работают родители. Они приняли ее так, будто она член семьи. Но эти замашки бандитские… Боже, что она творит?
– Помолимся.
К этому моменту гости расселись, и наступила тишина, как будто кто‑то выключил звук в комнате. Все взялись за руки и закрыли глаза. Пока мама Хитклиффа произносила молитву, в комнате было тихо, как никогда. Кэтрин осторожно приоткрыла глаза, не удержавшись от порыва рассмотреть их всех внимательнее. Хитклифф, сидя напротив, смотрел прямо на нее. Глаза остальных были закрыты.
– Бунтуешь? – прошептал он одними лишь губами, подмигнув.
И на словах «Дай нам силы любить других так, как любишь ты, аминь» они улыбнулись друг другу.
Уже через минуту, когда молитва была закончена, а руки отпущены, в комнате снова зазвучали смех и голоса. Кэтрин же казалось, что ее щеки сегодня треснут от того, как много ей приходится улыбаться. Уже спустя пятнадцать минут в голове у нее перепутались все имена родных, братьев и кузенов. Она отметила, что одиннадцать человек в этом доме носят одно и то же имя, а еще никак не могла понять, почему все разговаривают с ней не как с незнакомкой, а так, будто она является частью этой семьи многие годы.
Когда ужин закончился, мама Хита принялась собирать посуду.
– Я вам помогу, – подскочила Кэтрин, но сеньора Риверо строгим взглядом осадила ее:
– Ты сегодня гостья. – Забрав у нее тарелку, она погладила девушку по руке. – Я соберу тебе с собой немного еды.
Кэтрин хотела было отказаться, но, почувствовав, что не стоит, произнесла:
– Gracias.
– К тому же иди, время открывать подарки!
Еще одна из многочисленных традиций. Их было просто невообразимое количество. И традиций, и подарков. Следующие полчаса прошли как в тумане. Кто‑то зачитывал имена, свертки разлетались в разные уголки дома. Кэт улыбалась, сама не замечая, как водит пальцами по ладони Хита. Но он и не был против. И кажется, даже не обращал внимания, потому что, когда Кэт вдруг поняла, что делает, и резко покраснела, сидящий рядом Риверо продолжал тихо беседовать с кем‑то из братьев.
