Но так будет верно. Так правильно. Решать головой, а не сердцем – таким всегда был ее принцип.
– Нет, не вижу. – Выражение его лица стало жестким. Таким, каким Кэт редко видела его прежде. А может, вообще никогда. – У меня точно так же, как у тебя, два глаза, два уха, две руки и две ноги. Чем мы так принципиально отличаемся, Кэтрин?
«Чем ты отличаешься от остальных, Кэтрин?» – отдался в груди голос приемной комиссии.
– Я хочу другое будущее, – прошептала она, хотя знала, что об этих словах придется пожалеть.
Но пластырь лучше срывать сразу, как бы ни было страшно.
– Такие, как я, годятся лишь для воспоминаний, я запомнил, – кивнул Хит.
Он резко поднялся на ноги, одернув футболку, и достал из кармана ключи от машины. Кэт открыла рот, как будто хотела что‑то еще сказать, но не находила слов. Ни извинений. Ни оправданий.
– В конце концов, мы ведь оба знали, что это все временно. К тому же я не обманывала, когда говорила, что все это не для меня: свидания, отношения.
Но он уже завязывал шнурки на кроссовках.
– Я не влюбляюсь, Хит! Я никогда…
– Ты не влюбляешься потому, что обожаешь все контролировать, а это единственное, что тебе неподвластно, – произнес он.
– Это не так!
В тяжелой тишине, подхватив с пола куртку, он бросил на прощание:
– Любовь – это всегда борьба. Вопрос в том, за что ты борешься или с чем. Ты можешь бороться с собственными чувствами или за них. Выбор за тобой.
А потом ушел. Кэтрин, бросившись к окну, провожала его машину взглядом до самого конца улицы и, когда та скрылась за поворотом, заплакала.
Она опустилась обратно на диван и, обняв подушку, молча глядела в одну точку. Через час входная дверь хлопнула. Кэт щелкнула пультом, включив первый попавшийся канал. Подойдет, чтобы мать не услышала, как она шмыгает носом.
– О, ты не спишь.
– Нет, фильм смотрю.
Но мама, скинув пальто, вздохнула и вместо того, чтобы уйти наверх, опустилась на диван рядом, положив голову дочери себе на колени. Кэтрин зажмурилась, чувствуя, как из уголка глаз снова покатились слезы. Хорошо, что свет никто так включать и не стал.
– И кто этот джентльмен? – спросила мама, гладя ее по волосам. – Тот, что привел в порядок нашу подъездную дорожку и украсил дом.
– Он не джентльмен, мам, – шепотом ответила Кэтрин, стараясь говорить спокойно. – Он бандит.
Но мама лишь улыбнулась, приняв ее слова за шутку.
– И как зовут бандита?
– Ты будешь смеяться.
– Обещаю, что не стану.
– Хитклифф, мам. И да, я помню про «Грозовой перевал». Умоляю, хотя бы ты мне не говори.
Мама мягко рассмеялась:
– И где он? Ты его прогнала или Тоби?
– Мы поругались, – пробубнила Кэтрин. – Хотя Тоби тоже хорош – нагадил ему в ботинки.
– Ну тогда точно нормальный парень. Тоби никогда не ошибается. Может, позовешь на ужин?
Заодно помиритесь.
– Там все равно ничего бы не вышло, мам. Мы разные. И хотим от жизни не одного и того же.
– Мне так жаль, детка.
Кэтрин хотела сказать, что ей тоже жаль, но это было не так. Это слово не вмещало всего, что она чувствовала, словно оно – маленькая коробочка, а ее боль – огромный воздушный шар, который никак в нее не впихнуть.
– Он самый неподходящий человек, мам. Самый безалаберный, безответственный, от которого не знаешь, чего ждать через минуту. Он просто невыносимый!
– Из-за чего же ты тогда плачешь?
Кэт зажмурилась, сильнее утыкаясь лицом в диванную подушку.
– Из-за того, что он добрый, внимательны и отзывчивый, – прошептала она. – И знаешь, он смелее, чем я. Гораздо смелее. И не боится того, что
другие о нем подумают. А еще у него ужасное чувство юмора. – С ее губ сорвался смешок. – Нет, иногда забавное, саркастичное… но рот никогда не закрывается, мам. Ты не поверишь. Его невозможно переспорить. Вот никогда. И он не боится меня, хотя все другие боятся. И черт, я сначала опешила, потому что его действия всегда на один шаг впереди меня, ты можешь это представить? – Мама молчала, но Кэт и не нужен был ответ. Она говорила и говорила. – А все потому, что он умны и начитанный. И знает всю классику. Откуда? Это удивительно, потому что такой, как он, таким быть не должен. А еще я боюсь, мам. Все очень сложно.
К тому же у него с законом проблемы.
– Какие именно?
– В том‑то и дело, что не знаю. В школе разное говорят. А я и сама не понимаю, чему верить. К тому же каждый раз, когда у него спрашивают, он выдает версию безумнее предыдущей.
– А ты спрашивала?
– Нет.
Кэт задумалась. Она и правда всегда избегала это темы, словно это было табу. Ей даже думать про нее было страшно. Хотя Хит сам поднимал ее неоднократно. Вот только она так и не решилась спросить.
– Может, он хотел рассказать именно тебе?
Желудок Кэт на этой фразе сделал кульбит. Но она тут же взяла себя в руки.
– Алё? – насупилась она, возмущенно глядя на мать. – Что ты такое говоришь? Ты моя мама
или как? Разве ты не должна прочитать мне нотацию в духе: «И думать об этом не смей? От таких парней надо держаться подальше! Где твоя голова, Кэтрин?»
– Кэти, – рассмеялась мама. – Давай будем честными, ты ведь намного взрослее меня. Умнее и ответственнее. Лишь поэтому я в тебе не сомневаюсь. Уверена, будь ты на моем месте, то не совершила бы тех ошибок, что совершила когда‑то я.
– Это не твои ошибки, мам, – нахмурилась Кэтрин, снова вспоминая отца. – Это его ошибки.
И я очень надеюсь, что он за них поплатился.
– Кэти…
– Ну что «Кэти»? Он оставил нас в дерьме, которое мы последние шесть лет только и разгребали.
– Но ведь разгребли. А он лишь потерял. Причем самое главное.
– И что же это?
– Тебя, – улыбнулась она, а глаза Кэт снова наполнились слезами. – Больше всего на свете я хочу, чтобы ты не оглядывалась на нас с твоим папой. Потому что ты – не я. И твой отец – не тот парень, что встретится тебе когда‑нибудь. Ты и так слишком долго думала обо мне. Теперь я хочу лишь одного: чтобы ты подумала о себе. И я никогда не скажу, что не беспокоюсь за тебя, потому что это не так. И возможно, это прозвучит так, будто я самая ужасная мать в мире, ведь я, конечно, хочу, чтобы ты была счастлива. Но я не беспокоюсь об одном. – Она взяла дочь за руку. – О том, что ты предашь себя или дашь в обиду. И если тот парень, несмотря на все о нем слухи, смог тебя зацепить, это что‑то да значит, верно?
– Может быть, – прошептала Кэтрин. – Но что‑то мне не нравится это чувство. Я как будто заболела. Самой болючей в мире заразой.
Мама усмехнулась, приобняв Кэт, и та положила голову ей на плечо.
– Тут я, к сожалению, не смогу помочь. – И тихо добавила: – Добро пожаловать в клуб.
Глава С Рождеством, Тейлор!
ВПЕРВЫЕ В ЖИЗНИ на Рождество Тейлор не знала, где ее семья. Еще утром она попробовала дозвониться до родителей, но они не взяли трубку.
Райан пропал, но Дэн намекнул, что ее брат будет праздновать Рождество в другом месте. Как же она на него разозлилась! Права была мама, когда говорила, что Рейчел помыкает им как хочет. Тейлор посмотрела на пышную рождественскую елку, которую вчера поставила Дженет и которую они вместе украсили. После чего мексиканка положила под нее два подарка: для Дэна и Тейлор – и пожелала им хороших праздников. Эти два подарка сиротливо лежали рядом друг с другом, и Тейлор поежилась. Неприятное чувство, что о ней все забыли, кольнуло изнутри. Лоренс протянул руку, сплетая их пальцы.
– Я так полагаю, рождественский ужин мы будем готовить вдвоем? – Улыбка на его лице была обворожительной.
– А ты умеешь готовить? – растерянно поинтересовалась Тейлор.
– Обижаешь! У моей бабушки Валентины были французские корни, а это значит… – Он выжидающе посмотрел на нее.
Тейлор несколько раз непонимающе моргнула.
Лоренс хмыкнул:
– Ты сейчас вылитая Бэмби! Собирайся, поедем в магазин.
– Зачем? – И вновь хлоп-хлоп ресницами.
