– Нет!..
Нэш услышал свой собственный крик, эхом прокатившийся по внезапно замолчавшим трибунам. Голубая Утка поднялась на ноги, оставив растерзанное тело Доггера лежать в пыли. Лошадь встряхнулась; ее уздечка зловеще звенела в полной тишине, воцарившейся на арене.
Нэш готов был поклясться: проживи он еще двести лет, ему никогда не забыть того ужаса, который отразился на испачканном пылью лице Доггера. Молодой ковбой лежал распростертый на быке, его ноги в хлопчатобумажных штанах были раскинуты в стороны так, будто он сел на шпагат, а вывернутая верхняя часть туловища походила на штопор для открывания бутылок.
– Срочно вызовите «скорую помощь»! – прокричал Нэш дяде.
– Весельчак?.. – Доггер моргал пыльными ресницами, стараясь сфокусировать взгляд на своем идоле и друге.
– Не шевелись, Доггер, – произнес Хэл, появившись из-за спины старшего брата. – Держись крепче, пока мы постараемся вытащить этого быка из-под тебя.
Хэл и Нэш ухватились за рога животного, пытаясь вытянуть его вперед, чтобы бык смог подняться на ноги.
Где-то в подсознании Нэша всплыл образ злой рыжеволосой журналистки, обвинявшей ковбоев в жестоком обращении с животными. Но именно ковбой сейчас валялся в пыли. А бык весом в семьсот фунтов и лошадь весом в тысячу двести фунтов убежали целыми и невредимыми. И это было правилом, а не исключением из него.
Нэш смотрел сверху вниз на своего молодого друга, опиравшегося на ободранный локоть. Когда Доггер уставился на ковбоя полным боли взглядом, тот почувствовал, как к горлу подступил комок.
Дерзай, ломай себе шею. Увидишь, что мне будет наплевать на это… Увидишь… что… мне… будет наплевать на это…
Нэш съежился, вспомнив эти слова. На самом деле ему было совсем не наплевать. Леви Купер стал его близким другом, его партнером по турне, его протеже. У сироты из Бойз-Тауна, штат Небраска, не было другой семьи, кроме друзей по родео. И хотя Нэш нес ответственность за Леви, он не помог своему другу именно тогда, когда тот больше всего нуждался в помощи. Нэш бесшабашно пьянствовал, празднуя свою победу, и пришел на спортивную арену совсем разбитым, что и привело к страшной беде.
Только одна мысль громко и ясно стучала в голове: именно его, Нэша, нужно винить в случившемся. Он реагировал на все слишком медленно, не обращал на происходящее достаточно внимания. И еще ему нужно было настойчивее требовать, чтобы Доггер ехал на специально подготовленной лошади. Оба животных оказались не по ту сторону ворот, к которой они привыкли, и поэтому действовали неверно, даже с точностью наоборот. Именно небрежность Нэша привела к несчастью.
– Подними меня, – требовал Доггер, хватая ртом воздух. – Клянусь, я никогда не позволю вынести меня с арены на носилках, особенно с большого шоу. Пусть я не заработал призовых денег, но уж с чувством собственного достоинства я не намерен расставаться.
– Я восхищаюсь твоим мужеством, Доггер, – сказал Нэш, – но на этот раз тебе придется немного поступиться гордостью уроженца штата Небраска. – Нэш обернулся к приближающейся машине «скорой помощи», потом снова посмотрел на своего друга. – Иногда уйти с арены на своих двоих – не самое мудрое решение, ты можешь сделать себе только еще хуже.
– Прекрасно, тогда я поднимусь без твоей помощи, – прошипел Доггер, испытывая боль и унижение. Он попытался выпрямить ноги, но тело не слушалось его. Ужас исказил лицо Леви. – Проклятие, я не могу пошевелиться!
Нэш отпрянул назад, как будто его ударили. В шоке оба брата наблюдали за тем, как врачи положили Доггера на носилки и быстро понесли к машине «скорой помощи».
– Я не должен был разрешать ему ехать верхом на Голубой Утке, – со страданием в голосе прошептал Нэш. – Эта лошадь не готова к соревнованиям. Мне нужно было проявить больше настойчивости и заставить Доггера выступать на Пучеглазом.
– Мы оба должны были проявить больше настойчивости, – мрачно пробормотал Хэл.
Пока носилки ставили в машину, Доггер с отчаянием на лице смотрел назад – на Нэша и Хэла. Он испуганно и умоляюще поднял окровавленную руку.
– Помогите мне! Я не могу заставить эти проклятые ноги двигаться!.. – успел прокричать он, прежде чем дверцы машины захлопнулись.
Истеричные слова Доггера резанули Нэша как ножом. Яркий неоновый свет Глиттер-Галча, ослеплявший любого, заставлявший поверить в то, что в Лас-Вегасе – каждый день праздник, вспыхнул в сознании Нэша и погас, уступив место кромешной тьме. Для Весельчака Гриффина вечеринка закончилась. Его триумф превратился в пытку, он нес ответственность за теперешнее состояние своего друга.
«Моя вина, – жалобно повторял Нэш. – Моя вина!..»
Нэш заключил с собой сделку раз и навсегда. Кодекс чести гласил, что ковбой ни при каких обстоятельствах не имеет права подвести друга. Нэш совершил самый страшный грех. И до тех пор пока Леви Купер снова не встанет на ноги, Нэш будет заботиться о нем, делая все необходимое, чтобы Доггер ни в чем не нуждался. Нэш просто обязан сделать это для Леви. Это и гораздо больше.
Криста Делани cняла очки и убрала их в футляр. У нее ушло целое утро на то, чтобы ознакомиться с данными обо всех пациентах, проходящих курс физиотерапии, с графиками работы персонала, их отчетами, в том числе и о больных, получающих помощь на дому. Как новый начальник отделения окружной больницы города Канима, Криста обязана была знать о каждом пациенте больше, чем просто имя и статистические данные о курсе лечения. Если она лично посетит каждого больного, проходящего курс реабилитации, она будет чувствовать себя более комфортно на новой должности, которую считала подарком судьбы.
Три недели назад Криста собрала все пожитки и уехала подальше от своего прошлого. Из Оклахома-Сити она отправилась на машине на юг по дороге, ведущей через несколько небольших селений, в больницу, обслуживающую такие городки, как Кеота-Флэтс, Канима-Спрингс и Хачукби.
Эта замечательная холмистая местность, с заросшими лесом бухтами и заливами, со сверкающими речками, изобилующими рыбой и дичью, в прошлом веке составляла часть индейской территории. Это был настоящий рай для рыболовов и охотников, скрытый от посторонних глаз благодаря особенностям изрезанного рельефа.
Местность напоминала Кристе ранчо в северной части штата Оклахома, где она выросла. Единственная разница заключалась в том, что здесь не было ее отца, навязывающего ей во всем свою точку зрения и предъявляющего бесконечные требования, ни на секунду не дающего дочери вздохнуть свободно.
И здесь нет Джонатана Хейвуда Третьего…
Криста намеренно подавляла в душе беспорядочный вихрь эмоций, связанных с именем ее бывшего мужа. «Пусть прошлое остается в прошлом», – без конца напоминала она сама себе. Когда-то она совершила трагическую ошибку, выйдя замуж за Джона, но сейчас у нее начиналась новая жизнь. Она получила независимость, а также трудную, но интересную работу вдалеке от городской суматохи и суеты.
