но я решительно притворяю за собой калитку и верчу головой, ориентируясь на местности.
Мой давешний дружок Сорока гостит у бабушки, что живет где-то недалеко от реки, на нижнем порядке. Он сейчас нужен мне.
Проклиная никчемные переломанные ноги, изнывая от жары, назойливых мошек и пота, ручьями стекающего по спине, я ковыляю по извилистой тропинке вниз, туда, где почти у околицы под огромными раскидистыми ветлами притаились серые крыши.
Дурное волнение разгоняет адреналин по венам.
«Привет! Помнишь меня? Знаешь, тут такая скука. Не хочешь погулять?» — репетирую вслух тупейшую речь и готова убить себя.
Глупо. Как убого и глупо. Совершеннейший детский сад.
Я совсем разучилась общаться, и парень от души надо мной поржет.
Встаю как вкопанная с намерением вернуться, но вспоминаю, что мне некуда идти — даже дом Ирины Петровны пуст.
Глубоко вздыхаю и шагаю вперед.
С реки тянет стоячей водой и благословенной прохладой, тропинка становится уже, разросшиеся репейники нагло лезут в лицо, из-под резиновых подошв разлетаются испуганные птички.
Справа и слева надо мной нависают заброшенные, местами разрушенные дома, наблюдают, угрюмо пялятся в спину пустыми глазницами разбитых окон…
Через несколько дворов нижний порядок заканчивается, в кустах за ним монотонно бурлит река.
Что за черт? Тут никто не живет уже много лет, к черным просмоленным столбам с шапками вороньих гнезд даже не подведены провода.
Недоумение и страх превращаются в панику, подгоняя меня обратно к жилым домам. Я стремлюсь поскорее убраться из этого жуткого места, схожу с тропинки, спотыкаюсь и спешу к освещенному солнцем полю. Легкие горят огнем, нервы гудят от напряжения, кружится голова.
— Не меня ищешь? — насмешливый голос Сороки раздается прямо над ухом, и я подпрыгиваю. Он стоит передо мной — футболка ослепляет белизной, осветленную челку треплет ветер, синие глаза вглядываются в мое лицо.
Ноги подкашиваются от облегчения, но верная трость не дает упасть.
— Тебя! — хриплю я, и он широко улыбается.
— Я так и знал. Скучно, да? Давай прошвырнемся по окрестностям?
* * *
Слегка сутулясь, Сорока вразвалочку идет по широкому полю — руки в карманах голубых джинсов, кривая ухмылка блуждает по лицу. Мне тяжело поспевать за ним, но я терплю и не прошу помощи. А он и не предлагает.
Паша никогда бы не проявил неучтивости по отношению к девушке, но Сороке я благодарна — значит, он не видит во мне немощную уродину. Он не жалеет меня.
И улыбка, давно ставшая невозможной, снова трогает губы.
На миг мне кажется, что вернулись старые времена — те далекие дни, когда я была способна ходить, расправив плечи.
Горячий ветер мечется по бескрайним просторам, закладывает уши и путается в волосах.
Крайние домики деревни остались далеко позади, а мой новый знакомый все идет и идет куда-то…
— Есть одно клевое место! — поясняет Сорока, в очередной раз уловив мою тревогу, внезапно останавливается и кивает на коробки кирпичных строений, виднеющиеся за березовой рощей.
Он уверенно шагает к ним, а я мешкаю. Страх шевелится под ложечкой и проступает липким потом на коже.
Когда-то здесь было сельхозпредприятие — белеют стены заброшенных гаражей, скрипят ржавыми петлями двери, на крыше здания правления шелестят листвой молодые деревца, шумит высокая трава.
Сорока замирает посреди запустения и задумчиво всматривается в черноту глубокого колодца, зияющего в центре забетонированного двора.
Буквально выключившись из реальности.
…и прикидывая, уместится ли там тело…
Несмотря на заманчивую перспективу возможного скорого избавления от всех проблем, внутренности скручиваются в узел от звериного ужаса.
— И что теперь? — я хриплю. — Ты меня изнасилуешь здесь? Или сразу убьешь?
— Что? — Он поднимает голову. — С чего ты взяла?
— Потому что ты вчера соврал! Нижний порядок давно заброшен, ты не живешь там! — Облегчение вырывается криком, почти истерикой, но все, что я вижу — синие бездонные растерянные глаза.
В них мелькает смятение и смертельная усталость, а меня пронзает иголка сочувствия.
— Я не врал… — тихо отзывается Сорока, отворачивается и скрывается за остовом кирпичной стены.
У меня трясутся руки.
С ним что-то не так…
Но на маньяка парень не похож. Подумаешь — сказал неправду. Так даже лучше. Ведь я тоже о многом умалчиваю.
Отгоняю приступ паранойи и, постукивая тростью по растрескавшемуся бетону, бегу следом.
Прямо за зданиями начинается кладбище пожираемых коррозией плугов, сеялок и сельхозтехники, а за ним высится рукотворный холм, из которого торчит старая водонапорная башня.
Сорока уже сидит на склоне, машет мне рукой и солнечно улыбается.
Как только я, тяжело дыша, опускаюсь рядом, он спрашивает сквозь смех:
— Так ты во всем ищешь подвох? Даже меня записала в маньяки? К слову, у меня девушка есть…
Его искреннее веселье выбешивает, и я огрызаюсь:
— Мои мысли как раз логичны. Потому что ты чертовски странный тип!
— Ты тоже, — парирует он, — чертовски странная чувиха. Нужно было взять с собой нож. Для самообороны. Потому что ход твоих мыслей пугает меня!
Не сдержавшись, я прыскаю от вида его глуповатой загадочной мины и патетически вопрошаю:
— Объясни, зачем нужно было переться именно сюда?!
Сорока тут же становится серьезным и поднимает руку:
— Сюда нужно было переться только ради вот этого.
Проследив за его жестом, я застываю с открытым ртом, забыв о необходимости дышать.
Огромное величественное солнце колышется в раскаленной атмосфере, медленно уползает за край земли, заливая небосвод алой холодной кровью. Тишина накрывает мир, замерший в ожидании чуда — ветер стихает в зеленых кронах, кузнечики перестают стрекотать.
Я чувствую неумолимый ход времени и его статичность, окончание дня и начало ночи, безграничность вселенной и необъятные вселенные внутри меня, ноющую скорбь утрат и пульсирующее счастье новых рождений. Украдкой смотрю на темный профиль парня, сидящего рядом, и сердце трепещет, как птица.
Я живу.
Это благодаря ему на короткий волшебный миг я снова живу.
* * *
— Завораживает. Обожаю это место… — тихо сообщает Сорока, очнувшись от развернувшегося вокруг волшебства. — В детстве я часто сбегал от бабки, чтобы смотреть отсюда на закат. Кстати, знаешь высотку на улице Горького? С ее крыши открывается потрясный вид. Весь город как на ладони. Я часто на ней бываю.
Я подскакиваю:
— Чтоб меня! Врешь!
— Почему? — удивляется он.
— Потому что мы тоже постоянно тусовались там!
Я готова расцеловать Сороку, и мне
