бабушка, подхватив Давида под локоть, удаляется в кухню.
— Я не знаю, сказала вам Асья или нет — вчера она получила травму по моей вине, — начинает без прелюдий, что я даже не успеваю просигнализировать ему, чтобы не говорил бабушке о случившемся.
— А что случилось вчера? — ну всё… Сейчас начнется.
— Ба, да ничего страшного не произошло, ерунда, — говорю, пытаясь глазами дать понять Давиду, чтобы помалкивал. Но он, похоже, неправильно понимает мои «знаки».
— Асья, сотрясение мозга вы называете ерундой?! — парень вскакивает из-за своего места, демонстрируя горячий кавказский темперамент.
— Сотрясение мозга?.. — бабушка роняет на пол деревянную лопатку, которой только что выкладывала оладьи на большое блюдо.
Мы с Давидом устремляемся к ней, заподозрив, что падением лопатки может не ограничиться. Но не успеваю я сделать и шагу, как больная ступня подворачивается, и я быстрее бабушки планирую на пол.
— Асья, — только и успеваю услышать, спеша навстречу старым крашеным доскам, которые когда-то очень давно именовались паркетом.
В момент, когда почти все части моего несуразного, вечно ищущего приключений тела уже состыковались с полом, и мой совсем недавно сотрясенный мозг был абсолютно готов к ним присоединиться, этого неожиданно не происходит. Теплые ладони словно хрустальную вазу подхватывают мою голову и я оказываюсь прижата к чему-то очень приятному.
Открываю глаза, чтобы понять, что произошло, и вижу себя полусидящей на паркете, полулежащей на Давиде, который держит меня обеими руками, и словно защищая от всего, вдавливает в свою грудь, одетую в мягкий трикотажный свитшот.
Пора выбираться, но тут совершенно невовремя в нос проникает запах мужского парфюма — древесный, с лёгким цитрусовым оттенком. Это запах взрослого мужчины. Такого запаха нет ни от одного из моих однокурсников. Да что там однокурсников — даже Марио и его окружение предпочитают более легкие ароматы. Я, скорее всего, не ошибусь, если скажу, что в нашем институте такой парфюм можно встретить разве что у преподавателей.
Но в эту секунду я растворилась в этом запахе. Сейчас он вдруг ассоциируется с защитой и безопасностью. То ли оттого, что Давид уже несколько раз спасал меня, но мне сейчас совсем не страшно, как должно было бы ощущаться в такой близости с кавказцем. Больше того — и выбираться из его объятий почему-то совсем не хочется. Может, прикинуться, что мне плохо, и еще так посидеть немного?
— Асенька! — моментально возвращает меня в реальность крик бабушки. — Что с тобой!?
— Бабуль, всё отлично! — максимально растягиваю рот в улыбке, чтобы подтвердить ей сказанное враньё.
Нет, мне совсем не отлично… Во-первых, стопа стала ныть еще сильнее. Во-вторых, вопрос с рассказом бабушке о моем сотрясении так и не закрыт. В-третьих, я только что занюхалась совершенно посторонним нерусским мужиком, который так приятно при этом меня лапал! Ну и в-четвертых, если уж быть совсем откровенной, — мой мочевой пузырь раздулся уже так, что катастрофа может произойти в любой момент, и если «плотину прорвет», то не исключено, что будет еще и «в-пятых», и «в-шестых»…
В общем, решать проблемы придется с последнего пункта.
— Пожалуйста, бабулечка, дай мне пять минут, и я всё тебе расскажу, — пытаюсь подняться, но получается это только с помощью крепких смуглых рук, которые поднимают меня с пола, и, поставив на ноги, однако не отпускают, а обвив за талию, которая буквально пылает от этих прикосновений, продолжают поддерживать.
— Зачем тебе пять минут? — подозрительно нападает на меня бабушка. — Ася, немедленно расскажи, что с тобой случилось.
— Антонина Михайловна, — неожиданно вклинивается парень, — Асье, вероятно, нужно в уборную, — я перевожу на него изумленные глаза — он как вообще это понял? — Позвольте, я отнесу её? — вопрос, похоже, был чисто риторическим, потому что задавая его, он уже подхватил меня, словно пушинку, отчего я потеряла всякий дар речи.
— Давидушка, спасибо тебе, сынок.
Давидушка??? СЫНОК??? Бабуля, я тебя не узнаю! Это же кавказец! нерусский! Не дай бог — армянин! Нет, это просто помутнение какое-то… Может бабушка тоже успела упасть и удариться головой, когда я прижималась к груди этого ребенка гор?
— Я сама могу дойти! — вырывается из меня тонкий писк, потому что дыхание просто сковало каким-то непонятным волнением. Но парень и не думал меня отпускать. В два шага он добирается до нашего туалета, совмещенного с ванной, носком ноги отодвигает дверь и ставит меня четко на пороге.
— Асья, я не буду стоять под дверью, но только если вы пообещаете, что громко позовете меня, когда закончите, чтобы я мог донести вас до комнаты, — говорит безапелляционно, отчего мне прям хочется поспорить. Но сделать этого я сейчас не могу физически — нужно сначала исполнить свою утреннюю мечту. И хмыкнув, я отгораживаюсь от Давида фанерной дверью, которая когда-то была белой, а теперь носит гордое наименование «цвета шампань».
_________________
Выходить из туалета стараюсь бесшумно. Назло Давиду. Наступать на ногу почти невозможно, поэтому передвигаюсь маленькими прыжками на здоровой ноге. Это получается еще хуже — голова вмиг начинает кружиться. Видимо скакать при сотрясении мозга — не лучшая идея. Хватаюсь за стену в надежде, что он удержит меня, но не тут-то было. Предательская стена никак не хочет меня поддержать и стоит ровно и отстраненно. А вот мне равновесие удержать не получается — меня начинает мутить и я стремительно перемещаюсь чуть дальше к этажерке, стоящей в прихожей. Но и она не выдерживает моего натиска и заваливается первой. Вместе с газетами, которые бабушка хранит в ней на нижних полках, квитанциями за коммунальные услуги, а также моей небольшой коллекцией косметики — бутылочками и баночками, которые с грохотом разлетаются по всему маленькому коридору квартиры.
— Асья! — подлетает ко мне Давид, поднимая с пола в очередной раз.
— Асюша! — вслед за ним рвется испуганная бабушка.
— Почему вы не позвали, как я вас просил? — спрашивает строго, отчего я чувствую себя виноватой.
— Я вызываю скорую! — кричит бабуля.
— Не надо, — пытаюсь возражать, но меня уже никто не слушает.
Бабушка крутит диск домашнего проводного телефонного аппарата, а Давид на руках несет меня в спальню.
Почему-то мне становится неловко находиться с мужчиной в комнате, где есть расправленная кровать. На которую он меня еще и бережно кладет. Укрывает одеялом, словно маленькую девочку. И вместо того, чтобы деликатно уйти, вдруг останавливается напротив кровати неприлично близко ко мне и пристально смотрит в глаза, так что мне хочется спрятаться под одеяло.
— Асья, — укоризненно произносит Давид, не отрывая своих черных глаз с огромными ресницами и хмурыми густыми бровями над ними. — Я думал, что сбил красивую молодую девушку вчера… — он замолкает, а
