— Я видел людей, переживавших религиозные переживания, которые выглядели менее экстатичными, чем ты, когда жуешь яичницу. — Он ухмыляется. — Это так вкусно? Может быть, я... — Он дразняще тычет вилкой в сторону яиц, и я отбиваю ее своей.
— Я скажу тебе, когда закончу, — поддразниваю я его, и Макс смеется.
— Что ж, продолжай. Я бы не хотел, чтобы меня обвинили в том, что я морил тебя голодом.
Я так проголодалась, что не сразу осознаю, с какой легкостью мы вернулись к нашему обычному дружескому подшучиванию. Не то чтобы я не рада, что между нами нет напряжения, оно так легко могло бы быть после того, как мы переспали, за чем последовало мое признание в любви и отказ Макса от него, но это просто еще одно напоминание о том, как нам хорошо вместе, как все это здорово. Наши отношения, наша химия, секс… все это легко, хорошо и умопомрачительно, и кажется таким неправильным, что он отбрасывает это обеими руками ... ради чего?
Обещания, которое уже нарушено?
— Расскажи мне о своей семье. — Я смотрю на него, пододвигая тарелку с едой ближе к его краю подноса и отрезая кусочек копченого лосося, чтобы ему тоже было легче добраться до него. — Это ведь то место, где ты вырос, верно?
Макс кивает, откусывая кусочек яичницы.
— Да, это дом моей семьи. Я не был здесь с тех пор, как умерли мои родители.
— Их обоих уже нет? — Я смотрю на него с сочувствием. — Мне так жаль.
— Прошло много времени. — Макс машет рукой, как будто отмахиваясь от этого. — Мой отец не был самым теплым человеком, а у моей матери было много собственных проблем, но она старалась быть хорошей женой и матерью. Мой отец регулярно разбивал ей сердце своими любовницами, и она изливала всю свою любовь на нас, но временами это было немного душно. В детстве были некоторые трения, особенно между ней и моим старшим братом, и мой отец обвинял ее в том, что она нянчится с нами.
— Значит, у тебя есть два брата? — Я откусываю еще кусочек яйца, смотрю на одно из фруктовых пирожных и пытаюсь решить, не будет ли это слишком обременительным для моего сморщенного желудка. — Один брат и…
— Еще один брат, — говорит Макс, делая глоток воды. — Честно говоря, моя мать, вероятно, была бы намного счастливее, если бы у нее была дочь. По крайней мере, одна. Но в итоге у нее родилось трое мальчиков, а это значит, что наш отец постоянно говорил ей, что она губит нас своей мягкотелостью.
— Твой другой брат был младше или старше?
Рот Макса слегка кривится, и он откладывает печенье, которое взял, выражение его лица внезапно становится напряженным.
— Младший, — говорит он наконец. — Я средний ребенок. В чем проблема всего остального.
— Что ты имеешь в виду? — Я с любопытством смотрю на него.
— Разумеется, старший должен был наследовать. И в семье Агости всегда, пока существовала фамилия, существовала традиция, чтобы младший сын становился священником, таков порядок вещей. Старший наследует, средний сын, если он есть остается, чтобы занять место старшего, если наследников нет, а младший ходит в церковь.
— Но этого не произошло?
Макс качает головой.
— Это не сработало.
— И это досталось тебе?
Он кивает.
— Мой младший брат Артуро и я были разлучены много лет. Виктор помог мне узнать, где он был, по крайней мере, пару лет назад, и что он жив. Но я с ним не общался. Я пытался, но… — Макс пожимает плечами. — Эти усилия остались без ответа. Он работает моделью в Европе, как и хотел. Я уверен, что у него нет желания возвращаться в семью, которая хотела убедиться, что его мечты никогда не осуществятся.
Я моргаю, глядя на него, мой аппетит внезапно пропал, когда до меня доходит реальность ситуации Макса.
— Значит, тебе никогда не суждено было стать священником. Это должен был быть твой брат. Разве ты никогда не...
— Злился? — Макс поджимает губы. — Что хорошего это дало бы? Арт выбрал свой путь, а я выбрал свой. Я выбрал свою семью. Я предпочел долг собственному счастью. Это всегда было моей жизнью, Саша. Моим путем.
И это не изменится. Я слышу то, о чем он умалчивает. Что он всю жизнь исполнял свой долг, и теперь это не прекратится. Что это тот, кто он есть, и кем он всегда был.
Это разбивает мне сердце больше, чем когда-либо, потому что так не должно было быть. Какое это имеет значение? Яростно говорю я себе, откусывая еще кусочек. Если бы он прожил жизнь, предназначенную ему как среднему сыну, я бы никогда его не встретила. Сейчас он был бы женат на ком-то другом и никогда бы не появился в твоей жизни. Так что же лучше?
У меня нет ответа на этот вопрос.
— Тебе нужно отдохнуть, — наконец говорит Макс, когда становится ясно, что я больше не смогу есть. — Поспи немного, Саша. Ты все еще восстанавливаешься. Я приду и проверю, как ты.
Он наклоняется, и на одно затаенное мгновение мне почти кажется, что он собирается поцеловать меня. Он делает это, в некотором смысле, его губы касаются моего лба. Я чувствую, как у меня перехватывает дыхание от прикосновения, мое сердце бешено колотится, но я знаю, что на этом он остановится. И это работает. Он берет поднос, ободряюще улыбаясь мне.
— Здесь ты в безопасности, Саша. Я больше ничему не позволю случиться.
Я верю ему. Но когда он уходит, я знаю, что он не сможет уберечь меня от боли, не совсем. Он может сделать все возможное, чтобы помешать кому-либо еще причинить мне боль, но он не может остановить боль, которую причиняет то, что я вижу его каждый день, нахожусь так близко к нему и знаю, чего мне не хватает.
Боль, которую причиняет любовь к кому-то, кого я никогда не смогу иметь.
4
МАКС
Облегчение, которое я испытал, проснувшись и увидев, что Саша тоже не спит, было ощутимым. Последняя неделя была одной из самых тяжелых в моей жизни. Я каждый день задавался вопросом, вплоть до вчерашнего дня, когда она, казалось, не идет на поправку, будет ли этот день тем, когда я потеряю ее. Несколько дней она страдала от лихорадки, неспособности принимать что-либо, кроме небольшого количества воды и костного бульона, ее тела трясло лихорадкой, граничащей с судорогами. Я ужасно боялся за нее, и моя ревность по поводу доктора Гереры быстро превратилась в то, что я надеялась на него в ее спасении. Он показал себя знающим и компетентным, но не был уверен, справится ли и она.
— Джиана! — Когда я достигаю нижней ступеньки лестницы, я зову, и она появляется мгновенно, как будто мой голос вызвал ее по волшебству. — Не могла бы ты позвонить доктору Герере и сообщить ему, что Саша проснулась? Сейчас она снова отдыхает, но я уверен, что он захочет зайти позже и проведать ее. — Я передаю ей поднос, чувствуя, как усталость пробирает меня до костей. — Мне нужно в душ.
Я уже несколько дней не принимал душ и не переодевался. Честно говоря, я поражен, что Саша вообще захотела быть рядом со мной, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться ко мне. Даже когда Джиана или Томас предложили занять мое место у ее постели, я не смог им позволить. Это моя вина. Поэтому я продолжал свое бдение. Я остался с ней, молясь, умоляя, обещая, и она проснулась. Она далека от ста процентов, но она будет жить. И теперь для меня наступает время снова сдержать клятвы, которые я дал.
Я знаю, что она не поймет. Я видел надежду в ее глазах, когда проснулся, и опустошение в них, когда я повторил, что ничего не изменилось. Я знаю, что она хотела, чтобы я сказал. Я бы хотел, чтобы она поняла, как мне каждый раз тяжело уходить от нее. Мне потребовалось все мое мужество, чтобы не сказать ей прямо, что я чувствую, что я люблю ее так, как никогда раньше не испытывал и никогда не ожидал.
Я люблю ее до глубины души, безумно, неистово. И именно по этой причине я не могу позволить ей узнать. Я не могу держать ее здесь, со мной, крепче привязывать к этому смертельно опасному миру, в котором я живу. Независимо от того, возьму я имя Агости или нет, оно всегда будет преследовать меня.
