Вздыхая, я снимаю грязную одежду, бросаю ее в корзину и включаю горячую воду в душе, выложенном кремовой каменной плиткой. Я не чувствую себя здесь как дома несмотря на то, что я вырос в этом поместье. Оно кажется слишком формальным, слишком холодным, в нем нет тепла или любви. Это похоже на музей искусств, книг, ковров и материалов, монолит старого способа ведения дел и старого образа жизни. Я ловлю себя на том, что мечтаю о своем маленьком гостевом домике на территории Виктора, скудно оборудованном, но гораздо более соответствующем моему вкусу. Возможно, я ношу имя мафиозной семьи старого света, но они позаботились о том, чтобы выставить меня из нее, и когда они попытались перезвонить мне, я больше не чувствовал, что мое место здесь. Сейчас я чувствую то же самое.
Я захожу в душ и стону, когда жар обжигает мои напряженные мышцы. Джиана позаботилась о том, чтобы в главной спальне было все, что мне может понадобиться. В душе для меня есть множество продуктов. Тем не менее, я долго стою там, прежде чем что-нибудь помыть, нежась в жаре и паре. Такое ощущение, что это смывает недельный стресс и напряженность, весь накопившийся страх. К тому времени, когда я на самом деле умываюсь и выхожу из душа, чтобы обсохнуть, я снова чувствую себя немного более человечным, а также лучше готов к тому, что меня ждет впереди. То, что я вернулся домой, не останется незамеченным. Необходимость обеспечивать дополнительную безопасность означает, что другие члены семьи будут знать, что я здесь. Тогда они зададутся вопросом, означает ли это, что я наконец решил, что готов заявить права на свое наследство. Собираюсь ли я стать Агости не только по имени.
Конечно, у меня нет абсолютно никаких намерений делать это. Но я знаю, что мне нужно действовать осторожно. Не только с другими членами семьи, если они протянут руку помощи или попытаются сделать предложение, но и с Виктором. Ни он, ни Левин не понимают моих доводов в пользу отказа от наследства. После нападения на Сашу они будут понимать это еще меньше.
Я не ожидал, что Джиана и Томас будут с нетерпением ждать меня. Однако, когда я спустился вниз, только что приняв душ и одевшись:
— Значит ли это, что ты останешься? — Джиана спрашивает без предисловий.
— Джиана! — Ее муж сердито смотрит на нее, его бело-седые брови хмурятся, но она игнорирует его.
— Я не хотела беспокоить тебя этим, пока малышка была в такой опасности. Но ты должен сообщить нам, о твоих планах, родной. Мы не видели тебя годами и ничего о тебе не слышали, ничего! А потом ты просто появляешься, вот так! — Она щелкает пальцами, и я слегка подпрыгиваю. — С девушкой на буксире, ни больше ни меньше. Девушкой, с которой, по твоим словам, ты не помолвлен и не женат. — Ее губы поджимаются. — Итак, ты остаешься? Она…
Я делаю глубокий вдох, фиксируя на Джиане самое суровое выражение лица, что сложно, поскольку она знает меня с пеленок.
— Во-первых, как я уже говорил ранее, Саша здесь для своей собственной защиты. Мы не вместе. Она работает на человека, который до сих пор обеспечивал мою защиту, пока я был в Штатах. Опасность, в которой нахожусь я, подвергла опасности и ее, и именно поэтому мы оба здесь. Не из-за чего-либо между нами.
Джиана приподнимает бровь, но муж дотрагивается до ее руки, и она обиженно вздыхает.
— Это не ответ на мой второй вопрос, родной.
— Мы останемся, пока опасность не минует. Когда Виктор сообщит мне, что для нас с Сашей безопасно возвращаться в Нью-Йорк, именно это мы и сделаем. Я не собираюсь здесь проживать или иметь какое-либо другое отношение к имени Агости, состоянию или семейному бизнесу, если это то, о чем ты спрашиваешь.
Я пытаюсь сказать это как можно любезнее, оставаясь при этом твердым, но ясно, что мой ответ, это не то, что Джиана надеялась услышать. Ее лицо слегка вытягивается, в слегка молочно-голубых глазах появляется грусть.
— Мы не всегда будем здесь, чтобы заботиться о поместье, родной. Что ты будешь делать потом, когда нас не станет? Что будет с этим прекрасным старым домом и всем наследием твоей семьи?
— Я надеюсь, что это не то, с чем мне придется разбираться очень долго, — мягко говорю я ей. — Но когда придет время, я займусь этим. Тем временем, я надеюсь, что мне не придется долго путаться у вас под ногами.
— О, родной. — Печаль Джианы, кажется, распространяется по ее чертам, старит ее и делает их тяжелее, чем раньше. — Ты никогда не был обузой. Но мы скучаем по тебе.
— И я скучаю по вам. — Я делаю шаг вперед, обнимая ее так, как, я знаю, она давно хотела меня обнять. Пока моя мать терпела все издевательства моего отца много лет назад, Джиана всегда была на ее стороне. Она поддерживала мою мать, не давала ей сойти с ума, и я многим обязан Джиане. Без ее и Томаса любящей заботы этот дом, территория и виноградники превратились бы в мавзолей, а не в практически функционирующее поместье. — Однако мне нужно позвонить, — добавляю я, наконец высвобождаясь из ее объятий. — Дайте мне знать, когда приедет доктор Герера.
— Мы так и сделаем, — обещает Джиана, и я удаляюсь от них обоих в сторону тишины и уединения кабинета.
Здесь все еще чувствуется, что это владения моего отца, как будто я маленький мальчик, пробирающийся сюда тайком, а не мужчина, которому все это теперь должно принадлежать. Обстановка полностью его. На паркетных полах из толстой кожи и дерева расстелены темные ковры. Перед камином рядом с кожаными креслами стоит позолоченная барная тележка с тяжелыми хрустальными бокалами. Когда я вдыхаю, для меня это все еще пахнет им, хотя я знаю, что это воспоминание, а не реальность.
Я никогда не чувствовал, что мое место в огромном кожаном кресле за его столом, как будто все это было моим. Это похоже на игру, когда я опускаюсь в одно из кресел перед камином, смотрю на виски, несмотря на ранний час, и тянусь за телефоном.
— Макс, — отвечает Виктор после первого звонка. — Дай мне переговорить с Левиным, дай мне секунду.
Я слышу шелест бумаг и закрывающиеся двери, пробормотанную просьбу о конфиденциальности, прежде чем Виктор возвращается к телефону.
— Я не получал от тебя известий целую неделю, Макс, — мрачно говорит он, и в его тоне слышится нотка упрека. — Что происходит?
— Совсем немного. — Мой голос столь же мрачен, когда я рассказываю ему о прошедшей неделе, нашем приезде в Италию, отравлении Саши и последовавшей за этим неделе работы. — Ясно, что привести ее сюда было ошибкой.
— Я не собираюсь с этим спорить, — сухо говорит Виктор. — Но решение принято. Какие шаги ты предпринял, чтобы убедиться, что вы в безопасности в поместье?
— Я утроил уровень безопасности. Я связался с семьей Д'Аньясио и попросил нескольких человек из их службы безопасности.
— И ты думаешь, им можно доверять?
— Они были близки с моим отцом. Я думаю, что имя Агости все еще имеет определенный вес.
— Но не тот вес, который ты собираешься использовать. — Тон Виктора подразумевает, что он уже знает ответ, но это не уменьшает разочарования, которое я слышу за ним.
— Нет. Я не собираюсь продолжать с того места, на котором остановился мой отец, только залечь на дно, пока мы с Сашей не сможем вернуться домой.
— С этой угрозой нужно разобраться в первую очередь, и тщательно. — Виктор делает паузу. — Ты знаешь, что ты очень много значишь для меня, Макс. Ты стал частью семьи, как и Саша. Но мне нужно подумать о жене и детях, которые и так через слишком многое прошли. Мы договорились, что если опасность приблизится слишком близко к моему порогу, если тебе будет угрожать кто-то, кто не соблюдает правила защиты, тебе придется установить дистанцию между нами.
— Я знаю.
— Серьезно? Но это расстояние не закончится, пока я не буду уверен, что угроза рядом с моей семьей исчезла. Это понятно?
— Конечно. — Я глубоко вздохнул. — Виктор, я не хочу, чтобы Катерине или детям причинили какой-либо вред. Я бы никогда не хотел подвергать их опасности. Я тоже не хочу подвергать опасности Сашу, вот почему… — Я с трудом сглатываю. — Мне не следовало позволять ей уговаривать меня на это.
