— Не напишет, — зло хмыкает Вадим. — Ведь так?
— Т-так, — Олейник трясет головой, как болванчик. — Я за границей еще себе нос повредил. Упал, — испуганно моргает.
— Мда-а, — с отвращением кривится Вадим.
Припечатав Антона финальным ненавидящим взглядом, он подходит ко мне, бережно обнимает за плечи — и уводит прочь. Разбитая и морально высушенная, я полностью покоряюсь моему мужчине. И позволяю себе выпустить эмоции вместе с потоками горьких слез. Предательство Антона принесло мне столько боли. От одной лишь мысли, что я могла никогда не встретить Вадима и не узнать правду, у меня сбивается дыхание, а сердце нарушает свой ритм.
— Хочу домой, к нашим булочкам, — давлюсь жалобными всхлипами.
— Не плачь из-за него, — с холодком произносит Вадим, помогая мне сесть в машину. — Со мной у тебя все будет хорошо, — и умолкает, когда на заднем пассажирском сиденье устраивается отец.
В напряженной тишине возвращаемся домой, где нас ждут близняшки под присмотром моей мамы.
«С тобой мне и так хорошо. Уже сейчас», — мысленно посылаю сигнал Шторму, но он не чувствует этого…
Глава 39
Вадим
Я держался из последних сил. Помнил обещание, которое дал Снежане. Но как не трогать преступника, который с таким цинизмом говорил о детях? Который потоптался на искренних чувствах и слепом доверии Снежинки. Воспользовался ее любовью, что так легко и незаслуженно ему досталась. А мне предстоит биться в закрытую дверь, чтобы заслужить хотя бы крупицу того, что она испытывала к бывшему мужу. Он незримо продолжает стоять между нами. Но я прослежу, чтобы его надолго упрятали за решетку.
Бросаю быстрый взгляд на Снежану — и тут же перевожу на дорогу. Не могу успокоиться, пока она плачет рядом. Хочу прибавить скорость, но одергиваю себя. Нельзя рисковать, поддаваясь эмоциям.
Снежинка чувствует меня — и усилием воли заставляет себя притихнуть. Как только ее всхлипы исчезают, мне действительно становится легче.
Кошусь через зеркало дальнего видения на будущего тестя. Он поглядывает на нас со Снежаной задумчиво, но ничего не говорит. И правильно. Я не в том настроении, чтобы отражать его шутки. Справедливые, отчего только сложнее.
— Снежка привязалась к тебе, это заметно, — тихо говорит он, когда мы приезжаем домой, а Снежинка раньше нас заходит в особняк. Спешит к дочкам. — Зря бесишься, — добавляет, не торопясь отходить от машины.
— А по тебе скучает. Что у вас с ее матерью? — парирую я.
— Один-один, — смеется, вызывая и у меня ответную улыбку. Отец у Снежинки неплохой все-таки. — Я не хотел бы, чтобы ты Снежке передал. Лучше оградить ее от наших семейных распрей.
— Вы слишком опекали ее, — говорю с укором. — Поэтому Снежана и не готова была к предательству Антона. Не разглядела в нем козла.
— Что же, справедливо, — хмыкает тесть. — А теперь это продолжаешь делать ты. Опекаешь похлеще нас.
— Два-два, — хохочу я, окончательно расслабляясь. Но выпаливаю серьезно: — Я люблю ее.
— Да я вижу. Ей не пробовал сказать? — подстегивает опять.
Сталкиваемся взглядами — и тут же разрываем зрительную связь. Каждый о своем думаем.
— Я приехал, чтобы помириться с женой, — платит откровенностью за откровенность. — Мы глупо расстались. Мария ревновала меня сильно. Я же все время в туры ездил. Мог подолгу за границей пропадать. А она выдумывала всякое, ночами названивала, проверяла, мозг выносила, — вздыхает. — Мне надоело. Взбесился, солгал, что встретил другую женщину. Сглупил на нервах. Дождались, пока Снежка в универ поступит, и разошлись. Вот только все равно не хватает мне этой истерички, — выплевывает, злясь и на себя, и на нее.
— Кхм, она… женщина вспыльчивая, — тяну я, вспоминая, как пощечину с порога получил от мамы Снежаны.
— Да не то слово, — прыскает смехом. — Но я сам такую выбрал. Или она меня… И привязала намертво.
Резко умолкаем оба, когда из дома выходит мать Снежаны. Видимо, спешит уехать, чтобы со мной не пересекаться. Своеобразная теща, конечно. Хорошо, что Снежинка — папина дочка. В этом мне повезло.
И все же… С благодарностью смотрю на ее родителей. Слежу, как они неловко на месте топчутся, взглядами перебрасываются. При мне не решаются разговор начать.
— Максим, — подзываю начальника службы охраны. — Машину с водителем подготовь для моих родственников, — киваю в знак прощания. И направляюсь в дом.
Оставляю их наедине. Примирение мамы и отца Снежинки станет для нее хорошей новостью. Я же готов поддерживать все, что может ее порадовать.
* * *
Снежана
Накрываю пледами спящих малышек, приглушаю свет ночника и тише колыбельную делаю. Но полностью не выключаю. Аля спит недостаточно крепко. Если она проснется в полной темноте, то может испугаться — и своими криками Риту разбудит. А так ненавязчивая мелодия и звездочки на потолке ее убаюкают.
На доли секунды замираю у круглой двойной кроватки — ее специально Вадим для дочек заказал. С теплом всматриваюсь в ангельские личики наших маленьких чертят. И вздыхаю довольно. Мы в безопасности. Все проблемы решены, а наболевшие вопросы закрыты.
Почти…
Кошусь на пустую постель — и непроизвольно хмурюсь, а потом и вовсе руками себя обхватываю, растирая плечи, хоть в комнате не холодно. Но будто не хватает чего-то. Точнее, кого-то…
После визита к Антону мы с Вадимом не разговаривали. Он был занят какими-то неотложными делами, а я возилась с детьми.
Понимаю, что нам необходимо объясниться. Особенно, после того, что было сделано и сказано в полиции. Я почувствовала, как он резко охладел ко мне, и меня это жутко насторожило. Мои слова, брошенные бывшему мужу в отчаянии, взрывной Шторм мог трактовать по-своему.
До боли губу закусываю, подхватываю нежно-персиковый пеньюар с шелковым халатом — и собираюсь готовиться ко сну, но…
Дисплей телефона, оставленного на тумбочке, загорается, а корпус вибрирует, скользя по деревянной поверхности и намереваясь сорваться на пол. Ловлю его, смотрю на входящий контакт — и удивленно глаза округляю. Зачем звонить? Не проще самому подняться к нам?
Но все же я прикладываю телефон к уху и выхожу из детской, плотно прикрыв за собой дверь.
— Вадим?
— Девочки спят? — уточняет тихо.
— Да, — шепчу сквозь улыбку. — Я как раз переодеваюсь и…
— Нет, вниз спустись, — чеканит неожиданно строго, будто мы в холдинге. — В кабинет ко мне, дело есть, — и резко отключается.
— Сейчас, Вадим Дмитриевич, — выпаливаю по инерции, а потом осекаюсь, изгнав из себя помощницу. — Что-о? — недоуменно смотрю на потухший дисплей. И начинаю злиться. Что за тон, когда мы дома? — Ах, ты ж, невыносимый…
Накинув халат и запахнув его на ходу, нервно шагаю босыми ногами вниз по лестнице. Бегу на полоску света, что сочится из кабинета Шторма, возомнившего себя большим боссом, и грубо толкаю дверь плечом. Спотыкаюсь на пороге и, ойкнув от неожиданности, влетаю в жаркие объятия, которые сразу же захлопываются, как капкан.
— Что это за фурию ко мне принесло? — голос Вадима звучит насмешливо и одновременно хрипло.
— Кого вызвал, ту и принесло, — фыркаю я, запрокидывая голову.
Смело и дерзко смотрю в лицо родного, но такого несносного мужчины. Размыкаю губы, чтобы высказать все, что я думаю о его характере. Но обжигающая карамель обезоруживает — и я тону в омуте его глаз. Пылающий взгляд подчиняет, буквально вопит о чувствах, о которых упорно молчит сам Вадим. Нет их, может, а я фантазирую?
Откашливаюсь и смущенно голову опускаю, аккуратно выбираясь из его рук. Пытаюсь ретироваться обратно к двери, но Шторм хватает меня за запястье. Обводит долгим изучающим взором, мажет по тонкому персиковому шелку. Поднимается к моему вспыхнувшему румянцем лицу.
— Хм, — отпустив меня, проводит рукой по подбородку. Брови хмурит, будто что-то в разрез с его четко выверенным планом пошло. Обычно Шторм так выглядит, когда находит ошибку в составленном мною графике, что бывает крайне редко.
