тот факт, что отец отшил от меня Адама, дает мне уверенность, что теперь этого человека не будет в моей жизни. Я знаю, Адам уважает моего отца и не ослушается его. Это сто процентов! Да и его отец зависит от моего, так что не станет Адам подвергать семейный бизнес опасности. Можно вздохнуть спокойно.
Адам явно огорчен словами отца, но ничего сказать не может. Я же со всей серьезностью направляю указательный пальчик в его сторону и произношу:
– Ты слышал! Чтобы больше ко мне не приближался. Надеюсь, мы больше не увидимся и пойдем каждый своей дорогой.
Я не желаю ему ничего плохого, но и видеть рядом тоже не хочу.
Глазами указываю Адаму на выход из кабинета.
Убедившись, что он нас покинул, перевожу взгляд на Лекса. Он все так же стоит у стола, скрестил руки на груди и очень внимательно на меня смотрит. Так… теперь надо объясниться с ним.
Медленно делаю несколько шагов в его направлении, останавливаюсь буквально в нескольких сантиметрах, поднимаю голову и заглядываю ему в глаза.
– Мне правда было необходимо так поступить. Для меня мнение мамы очень важно. Я уверена, ты ей понравишься. Но до этого момента надо дожить. Пожалуйста, попробуй меня понять. Я помню, что еще торчу тебе две с половиной недели по договору, – довольная улыбка появляется на моем лице, потому что мне этот должок тоже очень приятен, – и клятвенно обещаю выполнить все пункты нашего соглашения, но только после приезда мамы.
Лицо Лекса не выражает ни единой эмоции. Блин, стоит как каменный, честное слово!
Да поняла я уже, что он обиделся, что я его покидаю. Особенно после того, как решилась и заявила во всеуслышание о том, что хочу его как мужчину. Но блин, я же не уезжаю за тридевять земель! От Москвы полчаса езды, в конце-то концов. Ну, Лекс, не будь букой!
Последняя попытка задобрить его:
– Я обещала отцу, что буду дома ждать их возвращения, но я же не обещала сидеть там двадцать четыре часа в сутки! Давай так: с утра я буду приезжать, а вечером уезжать, чтобы бабуля докладывала, что я ночую дома.
Лицо Лекса немного посветлело. «Так, значит, иду в правильном направлении. Хорошо, Тогда можно продолжить»:
– А еще я могу приглашать тебя к себе на выходные. Дом у нас большой, с бабкой даже не будем пересекаться. Проведем вместе уикенд, как думаешь?
Наконец, «статуя Зевса» отмирает, и он обнимает меня и шепчет на ушко:
– Ты мне все равно будешь должна две с половиной недели полного повиновения, и поверь, я возьму все по полной. А теперь беги быстрее, пока я не передумал и не оставил тебя тут.
Разжимает объятия и подталкивает меня к двери. А я не могу и пары шагов сделать: у меня уже перед глазами все, что он может со мной сделать, и черт меня побери, я уже этого хочу!
Делаю над собой усилие и бегу к выходу.
Когда сажусь к отцу в машину, он смотрит на меня с удивлением: во-первых, мои щеки горят и красные как помидор, а во-вторых, я налегке. Даже мобильный не прихватила. Выбежала, в чем была.
Да и не нужно мне вещи собирать. Я рассчитываю сюда вернуться, это во-первых. А во-вторых, у меня дома полно вещей. Зачем мне везти их еще и отсюда.
Все это проговариваю своему родителю. Он, вижу, недоволен, но вслух ничего не говорит, лишь дает команду водителю везти нас домой.
И вот мы выезжаем с парковки Москва-Сити, и такое ощущение, что моя жизнь поделилась на «до» и «после» моего пребывания тут.
И если быть честной, это «после» мне нравится определенно больше.
Приезжаем домой, за весь путь не проронили ни слова. Зачем, спрашивается, забирал меня от Лекса, если все равно молчишь? Ну да ладно, потерплю, лишь бы папа вернулся к маме, мои жертвы стоят этого.
Отец открывает входную дверь и пропускает меня вперед, вхожу в наш дом и думаю: «Блин! Тут я прожила почти восемь лет, а почему-то квартира Лекса мне роднее».
Слышу характерные звуки шагов со второго этажа. Вот и теплый прием сейчас последует от любимой бабули.
– Наконец-то! Вернул блудную дочь! – с укором говорит она и бровь так изогнула, типа: «Я же говорила».
– Мама, – проводит рукой по волосам и уставшим голосом просит ее не начинать очередной скандал отец.
– Соскучилась по любимой внучке, бабушка-старушка? – знаю же, как она ненавидит, что теперь из статуса «привлекательная женщина», она навсегда в статусе «бабушка».
– Евангелина! – повышает голос отец.
Лицо бабули кривится в неприятной гримасе.
– А что я?! Это ты виноват, что эта женщина, – невинно указываю пальчиком в сторону своей тезки-бабули, – стала бабушкой.
– Говорила я тебе, от такой дворняжки нормального потомства не жди! – причитает старушенция, – какое бы образование ты ей ни дал, какое бы воспитание или имя у нее ни были, кровь – не вода, всегда тянет к корням своим деревенским!
– Мама! – все, что успевает сказать отец. И я вступаю с речью:
– Можешь засунуть свое имя в свою же интеллигентную попу! Мне оно не нужно, я его ненавижу, именно потому, что оно твое! И кстати, во мне сейчас говорит твоя кровь, а никак не мамина! Яд в крови от тебя передался по наследству!
Дальше немая сцена.
– Хабалка, – только и крикнула в ответ бабушка.
При отце это первый раз, когда я позволила себе так открыто и оскорбительно общаться с его матерью.
Отец пораженно уставился на меня, а бабуля вся покраснела от злости.
Смотрю на отца и понимаю, что, возможно, перегнула палку.
– Эммануил Викторович, можете сделать анализ ДНК. И если результат окажется отрицательным, я буду только рада, – говорю это в лицо отцу, разворачиваюсь и убегаю к себе в комнату.
Конечно, я солгала. Что бы ни говорила отцу – я его люблю. Он мой папа. Я старалась быть на него похожей, хотела, чтобы он гордился мною. Поэтому и выбрала юридический факультет.
