время я не мог смириться. Но с уходом матери, Андрей стал для меня единственным "родным" человеком. По мере его взросления я стал все чаще и чаще навещать его, вот только авария внесла в наше общение небольшие корректировки.
— Ох, йод-водород! — Мария Владимировна не сдерживает себя в выражениях, увидев рядом с нами заблудшую душонку отца. — Вот так нежданчик! И как только таких достопочтенных занесло в такую глухомань?
Не скрывая ехидной усмешки, женщина доходит до калитки, но не спешит выходить за нее.
— Знала бы, что к нам заморские гости пожалуют, приготовила бы фуа-гра с омарами и устрицами. А так, извиняйте, чем богаты, тем и рады, — произносит с изрядной долей сарказма, после чего деланно кланяется.
Отца не задевают насмешки Марии Владимировны, напротив, он даже подыгрывает ей, сняв невидимую шляпу и сделав глубокий реверанс.
— Так ты не говорил своей маме, что я приеду? — беззвучно спрашивает он, склонившись к Андрею.
— Не-а, забыл, — хитро отвечает тот и мотает головой.
— Ну и правильно, — мигает левым глазом, после чего переводит мягкий взгляд на женщину, подхватывает ее ладонь и подносит к своим губам. — Меня уже тошнит от устриц. Я, знаешь ли, соскучился по борщу.
Мария Владимировна цыкает.
— Ну и подхалим же ты, Северов! — она открывает калитку. — Входи, так и быть, угощу тебя, а то, как я погляжу, совсем уже одичал в своей Америке.
Бросает она камень в его огород. Деликатно и изящно.
— Мам, представляешь, мы скоро отправимся в кругосветное путешествие! — ликует Андрей, поднимая над головой подаренные отцом билеты на самолет, размахивает ими.
У меня появляется возможность попрощаться с Андреем и по-тихому улизнуть, однако отец оборачивается и находит меня взглядом.
— Влад, не уезжай пока, разговор к тебе есть, — деловито произносит он, а затем следует к беседке.
Полагаю, разговор будет связан с результатами теста, но какой в нем смысл, если я уже признался ему в своей лжи. Я уже не ребенок, чтобы меня отчитывали за свои проступки.
Нехотя возвращаюсь за стол и битый час слушаю о том, какое незабываемое путешествие ждет Андрея и Марию Владимировну.
Позже я узнаю, что на этом подарки не заканчиваются. Отец также планирует заняться переездом Андрея в Штаты. Он намерен всерьез взяться за его лечение и обучение, мотивируя тем, что американская медицина, образование, да и в целом отношение к маломобильным людям значительно превосходят российскому.
Сказать, что я в легком шоке от такого заявления — ничего не сказать.
А уж что говорить о Марии Владимировне?
Ей впору вызывать неотложку.
— Ты сбрендил на старости лет, что ли? Какой Нью-Йорк? — Мария Владимировна активно крутит у виска, а потом заслоняет своего сына собой. Она готова вступиться с отцом в бой за него. — Не пущу Анрюшку своего никуда! И не мечтай даже! Ишь, какой хитрый! Доедай давай быстрее, да езжай отсюда в свою Америку, чтоб глаза мои тебя больше не видели.
Мария Владимировна хватает билеты со стола и всучивает их отцу, а я сижу весь на изжоге уже.
Только бы обошлось без мордобоя.
— И подарки свои забери. Ничего нам не нужно от тебя!
Эх...
А так все хорошо начиналось...
— Мам, ну ты чего? — Андрей осекает свою мать, вижу, что сам он уже загорелся этой идеей.
Но на его месте я не стал бы так слепо доверять словам отца.
Хотя, с другой стороны, если есть в них хотя бы толика правды, то стоит отдать должное отцу. Наконец-то он научился брать на себя ответственность. И если он хочет сделать именно такой первый шаг в примирении, то тут стоит только поаплодировать ему.
Лед тронулся.
— А ничего, — бубнит женщина злостно. — Он хочет отнять тебя у меня. Столько лет не нужен был, а тут на тебе! Приплыли! Сушите весла, господа!
Что-то мне это напоминает.
Тут я понимаю чувства Марии Владимировны.
Отец сидит за столом, как в воду опущенный. Кусок в горло не лезет.
Он-то ждал, что все здесь поддержат его идею, а вышло все с точностью до наоборот.
Так сам виноват.
Доверие вернуть сложно, если вообще возможно, судя по тому, каким безответственным человеком был мой отец.
— Маняш, — вкрадчиво начинает он, на что женщина фыркает и демонстративно закатывает глаза.
— Какая я тебе Маняша?! Я тебе что, любимая корова?
— Маша, свет очей моих, — тут же поправляется, подмазывается, желая растопить сердце женщины, — Ну куда Андрей без тебя? Ты что, подумала, что я посмею разлучить вас, зная как вы оба дорожите друг другом? Нет, конечно! У меня и в мыслях такого не было. Ты поедешь с ним.
Мария Владимировна тотчас смягчается, сменив гнев на милость, ее щеки рдеют. Она берет салфетку со стола и размахивает ею у лица.
— О, как.
— Ага, поселитесь по соседству. Все расходы я возьму на себя.
Едва сдерживаю себя, чтобы не заржать в голос.
По-моему, это уже попахивает сумасшествием. Я словно получил уникальную возможность одним из первых лицезреть еще невышедшую серию "Сваты".
Дурдом какой-то.
— А женушка твоя как на это посмотрит? Или ты шейхом арабским себя возомнил? — ехидно задает она дельный вопрос.
Слух напрягаю и пристально смотрю на отца, у которого ни один мускул на лице не дернулся.
— Никак не посмотрит она. К тому моменту, как вы обоснуетесь в Нью-Йорке, женушки у меня уже не будет.
— Ты че, охренел? То есть как это не будет? — неожиданно слетает с моего языка.
Я опешил вдруг.
— Два года назад мы с Эмилией развелись, но до поступления Октавии в университет решили жить на одной территории, — поясняет он, глядя на меня честными-пречестными глазами, а внутри меня разворачивается буря. Зубами скриплю и сжатые ладони под столом прячу. — Я не мог рассказать тебе об этом при Октавии. На тот момент она еще ничего не знала. Я вчера только сообщил ей.
Занавес!
Только я смог разглядеть в поступках отца серьезность и ответственность, но не проходит и минуты, как он приравнивает к нулю всю их значимость для меня.
Уж кто-кто, но Октавия не заслуживает попасть в черный список под названием: "брошенные дети Северова Марка Филипповича".
Не могу заглушить в себе детские обиды. Головой понимаю, что уже стоит зарыть их все глубоко под землей, накрыть многотонной плитой
