и забыть о них навсегда, но не получается. Слишком глубоко они въелись в мою память.
Обозленный резко выхожу из-за стола.
Валить надо отсюда, пока нервишки не слетели с шарниров.
— Мария Владимировна, спасибо за гостеприимство, все было очень вкусно, но мне нужно ехать. Братишка, еще увидимся.
Даже попрощаться нормально не смог... Только бы поскорее сбежать, пока я еще в состоянии держать язык за зубами.
Руки убираю в карманы, размашисто иду к своей машине.
— Влад, постой! — отец навязывается на мою голову.
Он догоняет меня у машины, становится у водительской двери, загораживая ее.
— Чего тебе надо от меня? — грубо бросаю, сцепив зубы.
— Ну чем я опять тебе не угодил?
Прыскаю со смеху, опасаюсь потерять контроль над собой. Передо мной все мутится. Каждая клеточка тела ноет и свербит от внутреннего гнева.
— Ты бросил мать ради Эмилии, а теперь бросил и ее! — говорю с упреком и горьким разочарованием, которое и не думаю прятать от него. — Что ты за человек такой? Хоть в чем-нибудь ты можешь быть надежным?
— Все когда-то ошибаются, я уже не раз говорил тебе, но я никого не бросаю. Это было наше общее решение, к которому мы с женой подошли осознанно. Ты ведь тоже ошибался, но ты сделал правильный выбор, распрощавшись с нелюбимой женщиной.
Придя в немое изумление, я застываю на месте. От шока у меня даже рот раскрывается.
— Что? Откуда ты... — все слова застревают в горле.
Дыхание перехватывает, в глазных яблоках давление ощущается страшное.
— Я все о тебе знаю, Влад. Все! Даже больше, чем ты сам...
25. Открыть глаза на правду
Когда-то отец был тем единственным человеком, который действительно знал обо мне все. Намного больше, чем я сам. В те моменты, когда я ощущал себя призраком, он был рядом со мной. Тогда я практически не помнил ничего из своей прежней жизни и только благодаря отцу я потихоньку начал обретать себя.
При каждой нашей встрече отец делился со мной все новыми и новыми фактами из прошлого. Он снабжал меня кусочками мозаики, из которых формировалась моя жизнь. Но так или иначе целая картинка у меня не складывалась. В ней не хватало пазлов, отсюда возникали большие пробелы. Не по причине того, что память возвращалась ко мне медленно и дозировано, а потому что, как позже выяснилось, отец намеренно скрывал от меня все те проступки, из-за которых я так возненавидел его.
В своих рассказах он выставлял себя благороднейшим человеком с незапятнанной душой, а я, как дурак слушал весь его бред, и гордился тем, что у меня есть такой надежный человек, на которого можно было полностью положиться. Я верил каждому его слову, потому больше некому было. Я верил ему до тех пор, пока в один "прекрасный" день не вспомнил, что представляет из себя мой отец, и что мать умерла вовсе не от болезни.
Понятия не имею, на что он тогда надеялся. Возможно, на то, что память ко мне и вовсе не вернется.
Сейчас же, когда я ощущаю в себе огромные изменения, когда я сам себя не узнаю, фраза отца кажется мне более чем абсурдной.
— Что? Не смеши меня. Откуда ты можешь что-то знать обо мне? — злорадно насмехаюсь я. — Могу поспорить, что ты даже не помнишь, когда у меня день рождения.
Я смотрю на отца в упор, где-то даже с вызовом, желая одним только взглядом вскрыть все его нарывы и отыскать самые болевые точки. Они точно есть. Я — его больная тема. И это у нас взаимно, черт возьми.
— И ты в очередной раз ошибаешься, — он делает шаг в мою сторону, а я отдаляюсь от него на два. — Что бы ты ни думал обо мне, как бы ни относился ко мне, я интересовался тобой и твоей жизнью. Да, я не прикладывал должных усилий, чтобы найти с тобой общий язык и попытаться как-то сблизиться с тобой до смерти мамы. Этому нет никаких оправданий. Да, я наделал много ошибок, но я сожалею о каждой из них. Мне очень жаль, что долгое время я бездействовал, вместо того чтобы раскаяться и попросить у тебя прощение. Но тот день, когда ты простил меня, был поистине самым счастливым днем в моей жизни.
— Что? — прыскаю со смеху, не веря своим ушам. — Чтобы я? Простил тебя? Ты ничего не путаешь?
Сощурив глаза, отец отрицательно мотает головой, руки скрещивает на широко подтянутом для его возраста животе.
— Ты не помнишь, но я прилетал в день похорон матери. Поговорить нам особо не удалось, ты был пьян, но ты ясно дал мне понять, что согласишься на разговор со мной только в том случае, если я буду биться в предсмертной агонии.
Похоже на меня.
Молчу. Мне нечего ему сказать. То, что мы обмолвились парочкой фраз, где я пожелал ему смерти, еще не значит, что я его простил.
Тем временем отец продолжает нагнетать обстановку:
— Я прилетал еще семь раз, каждый год на годовщину смерти Риты.
Мороз кожу дерет при упоминании имени матери, в голове жутко пульсирует. Я напрягаю мозги, чтобы найти хоть малейшее доказательство тому, что это правда, но ничего. Ни малейшей зацепки.
— И всякий раз меня останавливали стены, которые ты возвел вокруг себя. А вот восьмой раз оказался удачным. Мы встретились с тобой семь лет назад. Я нашел тебя на одной "сходке" автогонщиков. И как и в прошлые наши встречи, ты послал меня далеко и надолго, но на сей раз я во что бы то ни стало решил достучаться до тебя. Примерно неделю я бегал за тобой, а ты гонялся от меня как ошалелый, — отец испускает горький смешок, а я стою столбом.
Мне хочется ему верить. Хочется, но я не могу.
— В итоге ты отступил. Ты согласился посидеть со мной в баре при условии, если я не буду называть тебя сыном. Я, конечно же, принял его. Мне было все равно, только бы ты выслушал меня. А потом мы говорили о маме, о твоих успехах в стритрейсинге, о друзьях, о девушках. Я рассказал тебе о своей семье. Мы общались всю ночь до самого утра и даже обменялись телефонами. Ты простил меня, сынок! На словах, но простил. И только после этого со спокойным сердцем я
