плевать на сэндвич. Мне нужно поцеловать тебя.
Я притягиваю ее к себе на колени, и ее пальцы касаются моих волос.
— Это самая милая и заботливая вещь, которую кто-либо когда-то делал для меня. Мне нравится твой сюрприз. Мне нравится… Я…
Она останавливается, оставляя меня гадать, чем закончится это заявление. Если все закончится так, как я ожидаю, что я скажу? Скажу ли я ей, что влюбился в нее? Это пугает меня до смерти. Вместо того чтобы сказать это, она улыбается.
— Мне все здесь нравится, и ты делаешь так, что мне очень трудно не испытывать к тебе еще больше чувств.
— А что, если я не хочу, чтобы ты чувствовала меньше?
Голубые глаза Бренны ищут мои.
— Как ты хочешь, чтобы я чувствовала себя?
— Особенной. Желанной. Нужной. Я хочу заставить тебя улыбаться и подарить тебе весь мир. Это наши последние выходные перед тем, как мы всем расскажем, и я хочу, чтобы ты знала, что это значит.
Я должен сказать ей, но не хочу ее пугать. Черт возьми, свидания — это не весело.
— Для меня это значит все, и каждый раз, когда я с тобой, я чувствую это. Спасибо.
— Тебе никогда не нужно благодарить меня за то, что я хочу показать тебе, что я чувствую.
Секунду спустя ее губы касаются моих, и я никогда не хочу, чтобы этот поцелуй прекращался.
* * *
— Думаю, в кадре они должны быть немного ближе, — инструктирует Кэтрин, глядя на заднюю панель камеры.
Я стону.
— Кэт, серьезно. Мы снимаем уже целый час.
Она смотрит на меня, а затем мягко улыбается Бренне.
— Прости, но образ должен сказать больше, чем история.
Не стоит и говорить, что я был удивлен, когда проснулся от того, что в дверь стучит невысокая брюнетка с пакетом рогаликов. Кэтрин прилетела, чтобы убедиться, что я не облажаюсь с фотографиями. Она хочет, чтобы они получились очень специфическими. После долгих споров мы решили, какой журнал будет освещать эту историю. Она хотела газету, но после разговора мы оба согласились на журнал о знаменитостях, который сосредоточится на нашей истории и не будет преувеличивать.
И вот мы здесь, в поле, с горами за спиной и легким намеком на солнечный свет на горизонте. Рука Бренны лежит на моей груди.
— Все в порядке. Она внимательна, если не сказать больше. Кроме того, здесь очень красиво, и я могу целовать тебя и прикасаться к тебе.
Я целую ее в макушку и вздыхаю.
— Думаю, в этом есть свой плюс. Но у нас репетиция через пятнадцать минут, а премьера через два дня. Если бы не диктатор, фотографии были бы сделаны быстро.
Она откидывается назад и смотрит на меня.
— Все будет хорошо. Неважно, что произойдет с пьесой, главное, что ты будешь там. Кроме того, это напоминает мне о нашем свидании в прошлые выходные. Жаль, что ты не предусмотрел тогда постель.
Иногда она говорит именно то, что нужно, чтобы я улыбнулся и отпустил ситуацию. Последнюю неделю я очень переживаю из-за спектакля. Дети готовятся, но я боюсь, что это будет выглядеть как шутка. Мы продали билеты на все три представления менее чем за двадцать минут. Это дает нам понять, ради чего, черт возьми, мы стараемся.
— А если бы она была?
— Мы бы использовали ее.
— Думаю, мы были весьма изобретательны с пит-стопом у меня дома.
Бренна краснеет и утыкается головой мне в грудь.
Мне нравится, как она открыта. Каждая ее реакция чиста. Мне никогда не нужно беспокоиться о том, что она чувствует, потому что это видно по ее лицу. Это вдохновляет, и я надеюсь, что мы никогда не устанем от этого.
Спустя еще минуту она поднимает на меня глаза.
— Почему ты так нервничаешь, Джейкоб? Ты прекрасно ладишь с детьми. Ты прикладываешь столько усилий, и все получается отлично.
Я испускаю глубокий вздох. Все это правда, но есть мир, который Бренна не видит, и он не такой уж добрый.
— Я просто беспокоюсь, что пресса узнает о пьесе, и люди увидят, что я — посмешище.
— Это детский мюзикл. Смотри в будущее, детка. Это никогда не принесет тебе номинацию на «Оскар». Кроме того, не думаешь ли ты, что прессе будет интереснее поговорить о том, какой ты самоотверженный? Ты — супергерой, который выполняет свою роль. Я уверена, что Кэтрин и твоя команда готовы к любой реакции на пьесу.
Она права, но сейчас меня это не волнует. Единственное, что я сейчас вижу — это то, что я чувствую по отношению к ней. Ее счастье — вот что важно.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорю я, убирая волосы за ухо, больше не заботясь о спектакле. — Ты всегда такая, а я недостаточно тебе говорю об этом.
— Ты просто прелесть.
— Только для тебя.
Она ухмыляется.
— Четыре месяца назад, если бы кто-нибудь сказал мне, что я буду с тобой в лесу, потому что мы собираемся объявить о наших отношениях, я бы рассмеялась.
— А если бы кто-нибудь сказал мне, что я буду в отношениях с кем-то из Шугарлоуф, я бы заставил его предать меня земле.
— И, тем не менее, мы здесь.
Я смотрю в эти голубые глаза и теряюсь.
— Вот мы здесь.
Она приподнимается на носочки, чтобы прикоснуться своими губами к моим. Когда она опускается на землю, я закрываю ее лицо и говорю слова, которые никогда не думал, что скажу.
— Я люблю тебя, Бренна.
— Джейкоб…
— Я знаю, что это очень рано. Я знаю, что мы недолго были вместе, но я люблю тебя, и я не хотел ждать еще дольше, чтобы сказать тебе это. Я хотел сказать это на нашем свидании, но не был уверен, что ты готова это услышать.
На ее глаза навернулись слезы, и она уткнулась головой мне в грудь. Через несколько секунд она поднимает голову.
— Я тоже тебя люблю. Я говорю это не только потому, что ты это сделал. Я не могу этого объяснить, но…
Я прерываю все, что она собиралась сказать, и целую ее. Мы стоим здесь, не обращая внимания ни на кого и ни на что вокруг. Я люблю ее, и я не знаю, как, черт возьми, у нас все получится, но у меня нет другого выхода, кроме как сделать все возможное, чтобы это выяснить. Даже если это означает, что мне придется остаться в Шугарлоуф.
Бренна
— Ты собираешься узнавать, кто у вас будет? — спрашиваю я
