Я мотаю головой и стискиваю зубы, но взгляд, как приколоченный, прилип и ползет вслед за ноготками Кошки. По шее. По груди до конца порванного моими руками "разреза". Дальше перескакивают на впадинку пупка — гул в висках уже превратился в ревущее горнило.
Только оно меркнет перед тем, что вытворяют со мной пальцы, коснувшиеся и провоцирующе-медленно отводящие в стороны края расстёгнутой ширинки. Пересчитывают зубчики…
"Бля-а-а-а-адь!!!"
Словно в бреду тянусь к нежной коже, скрежеща зубами от того, насколько сильно хочу просто прикоснуться, и как боюсь, что сорвусь по новой.
Может, совсем немного провести по ней…
Буквально пару миллиметров…
Бархат…
"Блядь!!!"
— С-с-су-чка-а-а, — все же цежу, не выдерживая и срываясь.
Пара миллиметров превращается в сантиметр, потом в два. Только Кошке даже этого кажется мало. Я и так, как наркоман, дорвавшийся до дозы, но она решила выкрутить меня полностью. Накрыв пальцы своей ладонью, толкает их ниже, не давая мне разорвать эту пытку. И мне, уже почувствовавшему и принявшему как данность, что, убери она сейчас руку, я не уберу своей, по мозгам хреначит наотмашь.
Снова бархат под подушечками пальцев.
— Скажи, Совунчик, — шепот губ и пьяный блеск в глазах ломают меня, словно спичку.
— С-с-сучка… — язык отказывается двигаться, но мозг туманит с каждой секундой, с каждым миллиметром бархата все сильнее.
— Да, Совунчик. И мне это нравится… с тобой нравится… Очень…
Сжав сильнее мои пальцы, отставляет ногу в сторону — спазмом сводит горло, и я хриплю, теряя способность понимать. Могу лишь видеть как затягивает поволокой зелёные глаза. Могу лишь слышать, как рвется выдох на мною зацелованных губах. Могу лишь чувствовать, как ее ладошка прижимает мою к ее пылающим губкам и давит на палец. Давит, чтобы он погрузился в пульсирующий жар, и прижимает, не оставляя, стирая все возможные сомнения.
— Мне… — всхлип, когда я впечатываю ее в стену и проталкиваю палец глубже. — Нравится… — жадный вдох и выдох. — Поверь…
— С-с-су-чка-а-а-а… Я же… сдохну, — голова идёт кругом от всего происходящего и выжигающего, заполнившего вены, возбуждения.
— Нет… Я хочу… Тебя… Потерпи… Лукашик же…
— Ну да… Лукашик, — кивнул и не удержался — заскрипел зубами, услышав звонок в домофон. Дёрнул подбородком в сторону трезвонящей трубки, силой отлепляя себя от Кошки, и нервно рассмеялся. — А вот и он. Предупреждает. Замок уже месяца три не работает.
— Он же пешком подниматься будет? — спросила Геля, нажала на кнопку бессмысленного открытия дверей и загадочно улыбнулась, увидев мой кивок. — Это хорошо.
— И что в этом хорошего?
— А вот что! — подняв руку, Кошка хихикнула, проводя пальцем по моим, лоснящимся от ее смазки. — Как же я от тебя утекла… Как мартовская кошка, — заглянула мне, в миг охреневшему, в глаза и окончательно выключила мозг, втянув один палец себе в рот, жмурясь и, кажется, мурча от удовольствия. — Хочу уже посмотреть на твои кубики… и кое-что ещё. Как бы я со всем этим поиграла-а-а… Чуточку… наверное, — лукаво улыбнулась, облизав второй палец и сорвалась к себе в комнату, пока я не передумал пускать Луку в квартиру.
40. Последствия. POV. Геля
Когда все мысли в голове даже близко не стоят с готовкой и крутятся совсем в другой плоскости, готовить, разделывать мясо, да даже просто орудовать ножом — то еще веселье. Я бы сказала, что крайне рискованное и небезопасное получается занятие. Особенно если хочется сохранить собственные пальцы целыми и невредимыми — все, а не несколько, — и закончить вечер не в больнице, а в постели. Желательно под одеялком и в объятиях Совунчика… Или там же, но после того как эта самая постель превратится в труху… Лучше даже превратить в труху постель в одной комнате, а спать идти в другую… Если дойдем, конечно…
И стоило только представить себе то, чего очень хотелось, где и как это будет, мои глаза уже не в первый раз поднялись от разделочной доски и заглянули в серые-серые Совунчика, где я увидела ровно такие же мысли. Может, лишь самую малость расходящиеся с моими в плане очередности, но ни разу не отличающиеся в общем настрое устроить в квартире эпицентр вспышки сексуального терроризма. Со мной и им в главных ролях. “О-о-о… Хочу-у-у!!!”
Совунчик шумно выдохнул, будто прочитал мои мысли, копирующие его тютелька в тютельку. Бросил взгляд на уже сто раз пожалевшего о своем визите Лукашика и заскрежетал зубами. А у меня по всему телу табуном побежали волнующие мурашки. Они в одно мгновение проскакали до кончиков пальцев, шарахнули в них, рассыпаясь звёздочками, и я дернулась, едва не отчекрыжив себе фалангу.
В последний момент мою дрогнувшую руку остановила ладонь Совунчика. Только и тут все пошло через одно место. Простое, казалось бы, прикосновение шарахнуло в разы сильнее — ну кому ещё, как не мне, могло прийти в голову сравнение, что ровно так же Совунчик перехватит мои запястья, а потом начнется такое…
Я выронила нож и заглянула в глаза Дениса, умоляя потерпеть ещё чуточку:
“Совунчичек, ну не смотри ты на меня так! Я же специально напялила спортивки и самую страшную футболку, чтобы тебе было полегче…”
Только хоть я и подумала и даже целенаправленно переоделась в то, что по-моему мнению ну никак не могло вызывать никакого подтекста или лишний раз чем-то спровоцировать Совунчика, он не скрываясь продолжал раздевать меня взглядом, скрежеща зубами от того, что не может сделать это прямо здесь и сейчас.
Пиздец…
Но я бы соврала себе, если бы сказала, что не хотела того же.
С ним хотела.
Очень.
“На столе? Да! Хочу!”
— Я все же, наверное, до дома, — еле слышно произнес Лука, поднимаясь с диванчика и стараясь смотреть куда угодно, но не на нас с Совунчиком.
— А как же ужин? — спросила я. Осторожно высвободила запястье из плена пальцев и виновато прошептала. — Совунчичек, я же обещала…
— Да сдалось тебе это, Гель, — замахал руками Лукашик. — Подумаешь, пообещала. Поздно уже. В следующий раз как-нибудь. Через недельку. Да! Давайте я брякну дней через десять и там договоримся? — предложил, кивнул сам себе и замер, когда Совунчик прочистил горло и помотал головой, то ли спрашивая меня о времени готовки, то ли решив узнать сколько ещё ему предстоит проверять предел своего терпения:
— Долго ждать, Гель?
— Ч-часик. Максимум, полтора, — ответила, запинаясь на последнем слове.
— Люк, я тебя сегодня пиздец как ненавижу, — прохрипел Совунчик. Посмотрел на друга и, выдохнув, щелкнул ногтем по горлышку бутылки. — Возьми уже штопор, если встал. И бокалы. Хоть попробуем, что тебе твоя Генриховна подогнала. Психолог, блядь, доморощенный.
— Так кто же знал, что у вас… — Лукашик виновато пожал плечами, скосил взгляд на проход в коридор, куда не мог попасть пока я не отойду в сторону, и снова произнес. — Ден, я все же домой. Ну, сорян, тупанул.
— Гель, дай ему по башке, чтобы завязывал тупить, — попросил меня Совунчик и рассмеялся, когда я, не раздумывая ни секунды, звонко шлепнула Луку по лбу. Посмотрел на него, ошарашенного, и, кажется, чуть спокойнее сказал. — Штопор, три бокала и приземляй свою задницу обратно, — перевел взгляд на меня и помотал головой. — Я сам не знал, что у нас тут.
Только по его глазам я прочитала совсем другое. Кивнула, соглашаясь с молчаливым обещанием отыграться за каждую минуту, и не смогла сдержать улыбки — меня ни капли не пугали такие угрозы. Даже наоборот — радовали и будоражили не на шутку разошедшиеся мысли.
- “Дел Дуква Амонтилладо”, - прочитала я название на этикетке и подняла глаза на рассмеявшегося Совунчика. — Что? Я так-то в школе английский изучала, а не французский.
— Испанский, — улыбнувшись, поправил меня Совунчик, забирая бутылку. — “Дель Дук Амонтильядо”, тридцатилетний, — хмыкнул и с каким-то трепетом понюхал содержимое своего бокала, больше похожее по цвету на коньяк. — Производится с восемнадцатого века в провинции Андалусия, Испания. Наименование происходит от названия города Монтилья в винодельческом регионе Монтилья-Морилес и означает «в стиле Монтилья», потому что именно оттуда ведёт своё происхождение способ производства. Вино приготавливают достаточно долго, чтобы дрожжи, которые определяют его вкус, погибли, поэтому напиток приобретает более тёмный цвет. В Монтилья-Морилес амонтильядо изготавливают, в основном, из винограда Педро Хименес. Дорогая штукенция, — посмотрел на Лукашика и рассмеялся. — Ты чем старушку так порадовал, что она тебе такие напитки подгоняет, а?
