Крутит башкой, лишь бы не встречаться со мной глазами. Бесит этим еще больше. Если бы не ее мать рядом…
Прикрываю глаза. Считаю про себя до пяти. Когда открываю, мать Панкратовой уже подошла к нам.
— Ты сообщил родителям, что возвращаешься домой? — спрашивает, внимательно при этом меня рассматривая.
— Им пофиг. Если бы не эта долбанашка, — поворачиваю голову назад, имея в виду классную, — я бы просто улетел сам.
— Понятно, — мать Майи кивает, — такси подъехало. Идемте.
Засовываю в уши наушники и запускаю свой плейлист. Он играет и в тачке, и в аэропорту. Вырубаю только во время посадки и взлета.
Пока самолет набирает высоту, замечаю, что Майя вцепилась в ручку кресла с такой силой, что у нее побелели костяшки. Мы сидим перед крылом самолета. Я с краю, Панкратова посередине, ее мать у иллюминатора.
Чуть позже чисто случайно слышу, как мать спрашивает у Майи о том, почему она снова такая грустная, ведь ничего ужасного не произошло. Типа неприятно, конечно, но не смертельно.
Разворачиваюсь к ним корпусом. Ухмылка на губах появляется сама, Майя ее замечает, потому что реагирует на мои шевеления. Мысль в голове образуется мгновенно. Сколько Панкратовой потребуется времени, чтобы высказать свои обидки и домыслы матери? Много. Решаю ускорить процесс.
— Бабке своей спасибо скажите, — обращаюсь к рыжей. — Она, — киваю на Майю, — парится из-за…
— Замолчи! — Панкратова краснеет, чуть ли не взвизгивает, а потом натурально затыкает мой рот ладонью.
— Майя, — глаза старшей Панкратовой округляются. Тетка явно в шоке от происходящего, не ожидала от любимой доченьки такой бурной реакции.
— Заткнись, Мейхер, — шипит Майя. — Только попробуй.
— Да легко, — улыбаюсь шире, успеваю поймать ее руку. Сжимаю запястье. — Она думает, — встряхиваю руки Майи, — что вы со своим мужем сошлись ради денег и простили ему измену. Возможно, не одну, — говорю негромко. Панкратовой с ее визгами не уподобляюсь.
Есения, судя по лицу, не просто в шоке. Там настоящий ужас.
Отпускаю Панкратову из захвата и откидываюсь на спинку кресла, прикрывая глаза. В разворачивающийся рядом разговор полушепотом не вслушиваюсь. Надеваю наушники и включаю музыку, которую слушаю все время до посадки. Ни слезы, которые я заметил в глазах Майи, ни то, как у нее начали дрожать губы, в тот момент меня не трогает.
Вытягиваю ноги, насколько это вообще тут возможно, и закрываю глаза.
В Москве спешу от них отвязаться, потому что вроде как приземлились, можем разбегаться. Только вот рыжая показывает себя той еще дотошной занозой и решает, что проконтролирует, как я доберусь. Поэтому в очередное такси мы снова прыгаем втроем.
Уже у дома старшая Панкратова изъявляет желание поговорить с кем-то из моих родителей, и, как назло, и, честно говоря, к моему удивлению, батя оказывается дома.
— Добрый день, Есения, — рыжая представляется моему отцу. Протягивает ладонь.
— Дмитрий, — отец кивает, бросает на меня вопросительный взгляд.
Майя все это время не отсвечивая прячется у матери за спиной.
— Вот, передаю вам в целости и сохранности, — Есения указывает на меня рукой.
— Ты в Питере должен быть, — цедит батя сквозь зубы.
— Как я понимаю, Дмитрий, вы не в курсе?
— Что он опять натворил?
Рыжая вздыхает, мельком смотрит на Майю.
— Два раза подряд сбежали. Сначала с экскурсии, потом ночью из отеля. Мне позвонила Марта Витальевна вчера, попросила забрать дочь. Вашего пришлось тоже прихватить. У Голубевой не оказалось ваших контактов, а Арсений не очень хотел ими делиться.
— Этот Арсений… У тебя совсем никакой совести нет?
— Не начинай, — отталкиваюсь от стены.
— Спасибо, Есения, — отец сдержанно улыбается, а меня награждает очередным убийственным взглядом.
А вот потом случается то, чего я вообще никак не мог ожидать.
— Я понимаю, Дмитрий, что вы занятой человек, правда понимаю, мы все занятые, но этот здоровый лоб, несмотря на все, ваш сын. С вами не могут связаться, потому что нет ваших контактов, а что, если бы с ним что-то случилось? — спрашивает Панкратова-старшая на выдохе. Такое ощущение, будто ей не все равно. Что за глупые переживательные нотки в голосе?
Отец поджимает губы. Ловит мой взгляд, и я прекрасно считываю его мысли сейчас. Он точно думает про то, что произошло с Олькой.
— Вы правы, Есения, — вздыхает. — Спасибо, что взвалили на себя этого оболтуса и привезли домой.
— Пожалуйста.
— Я распоряжусь, чтобы вас отвезли.
— Будет отлично.
Как только Панкратовы уходят, отец резко разворачивается ко мне лицом. Приходится от неожиданности сделать два шага назад.
— Тебе мало скандалов?
— В самый раз.
— Конечно. Чего я еще ожидал? Что это за девчонка? Куда ты ее втянул? Сам шляешься не пойми где, все уже привыкли. Тебе слова против никто не говорит. Живи в свое удовольствие, сынок. Но девочку эту ты зачем за собой тащишь?
— А что, если я влюбился, папа?
Отец подвисает на несколько секунд. Хмурится. Смотрит на меня как на привидение.
— Влюбился? — переспрашивает, сдвинув брови к переносице.
— Да. Я не могу влюбиться? — прищуриваюсь и складываю руки на груди.
Папа как-то странно качает головой, поджимает губы и, чуть выпучив глаза, спрашивает:
— Стесняюсь спросить, а она в тебя?
Отворачиваюсь неосознанно. Плевать уже, вру — не вру, но то, что ответ на вопрос отца отрицательный, он, естественно, просекает.
— Ты у меня анализировать умеешь вообще? — тяжело вздыхает. — Не смей терроризировать девчонку. Знаю я твои методы. И «любовь» твою тоже знаю. Эта Есения за свою дочь башку тебе, идиоту, открутит. И правильно сделает, я скажу. Только попробуй мне еще…
— И что будет? — перебиваю его с улыбкой. Откровенно глумлюсь.
Отец выдыхает. Устало. С печалью в глазах. Я ее вижу. Не первый раз уже вижу, но раньше вот этот взгляд меня не трогал, а сейчас почему-то пробирает. Сглатываю, продолжая строить морду кирпичом, а-ля мне на все плевать.
— А ничего, сынок, не будет. Ничего и никогда тебе не будет. Не царское это дело — жить по-человечески, я понимаю. Пошли со мной.
Отец направляется в кабинет. Иду следом. Вижу, как он открывает сейф, достает оттуда брелок.
— Держи. На день рождения. Как ты и хотел. Хочешь, мы тебе ключи от дома отдадим и съедем с мамой? Бизнес я свой на тебя переписать пока не могу, но, как только восемнадцать стукнет, обязательно. Живи в свое удовольствие, сынок. Делай что хочешь. Для тебя же это главное? Творить вот всю эту дичь? Игры эти. Кайфовать по жизни. Так кайфуй. Зачем ты в школу вообще ходишь до сих пор? Тебе же не нравится. Забирай документы. Уходи. Лежи себе на пляже или вон в горах на доске
