она сковано заправляет грязную прядь за ухо, — Но она… она же скажет, что я приходила…
Вадим переводит на меня грозный взгляд:
— Ничего она не скажет, если не хочет оказаться с голой жопой на улице. Будет молчать, как миленькая. Так ведь? — смотрит на меня в упор.
У меня очень кстати скапливаются слезы на ресницах. Смахнув их ладонью, едва слышно шепчу:
— Так.
Зайка приходит в очевидный восторг:
— Я же говорила, что я лучше! Говорила!!!
— Никто не спорит. Идем.
— Я лучше, — повторяет Зойка как заведенная, щеки лихорадочно горят, — и телефон у меня будет лучше, и дом. И машина. Ты купишь мне машину?
— Только когда буду уверен, что ты умеешь хорошо управляться с рулем, — проявляет заботу мой муж.
— Я буду стараться, — она преданно кивает. Быстро-быстро, как болванчик, — а гардероб у нас дома будет?
— Понятия не имею. Встретишься с дизайнером и обсудишь все тонкости.
Зайка пищит от восторга, но потом ее взгляд утыкается в мой живот, и она мрачнеет.
— Как же ребенок? Тебе придётся содержать его?
— Конечно, — серьезно кивает Вадим, — ты же не думаешь, что я его брошу? Он не виноват, что Мила его мать.
Зоя упрямо поджимает губы, но спустя миг буквально расцветает, и в ее глазах появляется фанатичный блеск:
— Мы можем забрать его себе. Готового! И тогда мне не придется рожать. Портить фигуру.
Вадим задумчиво трет бровь:
— Хорошая идея, надо обговорить с юристами.
— Да, — выдыхает она с совершенно невменяемым видом, — пусть сделают так, чтобы она и близка к нему подойти не могла. У тебя ведь есть хорошие юристы?
Она напрочь забывает о том, кто он по профессии, потому что теперь у нее новый пунктик — мой ребенок. Ее аж подкидывает от гениальности собственной идеи. Смотрит на мой живот с таким вожделением, что я невольно отступаю и прикрываюсь руками.
— Ничего. Не долго тебе осталось с ним.
Вадим тем временем уже уходит в прихожую и оттуда доносится его нетерпеливый голос:
— Ты идешь? Мне некогда!
Зайка совершенно по-детски показывает мне язык и, размахивая пистолетом, как воздушным шариком, с дурной улыбкой бежит следом за моим мужем.
Я боюсь пошевелиться. Слушаю, как они переговариваются, планируя совместный отдых, а потом выходят на крыльцо. Дверь за ними захлопывается.
Пять секунд тишины. Потом какая-то возня и возмущенный вопль зайки.
А следом выстрел, от которого закладывает уши.
Голова идет кругом, а колени становятся пластилиновыми. В последний момент успеваю схватиться за стол, иначе бы рухнула прямо на пол. Дышу с хрипами, перед глазами темная пелена, не могу шевелиться, с трудом удерживаясь в сознании.
Эхо выстрела до сих пор звенит в ушах.
Зайка все-таки нажала на курок?
Она убила его? Она…
Сквозь пелену, обволакивающую со всех стороны, доносится шум, истошные визгливые вопли племянницы, захлебывающейся в истерике, и мужские голоса. Среди которых слышу Вадима.
Живой… Боже, спасибо, что он живой.
И очень злой.
Хочу выйти к ним, убедиться, увидеть собственными глазами, что все в порядке, но не могу сделать и шага. Что-то внутри меня ломается, с надрывным треском рассыпаясь на осколки, какая-то часть, которая позволяла держаться наплаву в последние полчаса.
Я плавно сползаю на пол, обхватываю живот руками и начинаю реветь, повторяя как ненормальная:
— Все позади, все позади, все позади.
Раздается нетерпеливый стук в дверь, а я даже не могу отреагировать. Меня захлестывает темной волной, унося все дальше и дальше.
Стук превращается в размытый гул. Кажется, Вадим, воводя Зою на улицу, захлопнул дверь на замок. Надо открыть
Это последняя мысль, которую я успеваю ухватить. Измученный организм говорит, все, хватит, отъезжаем, и меня отрубает.
Прихожу в себя, когда за окном уже глубокая ночь. В гостиной, на диване, укутанная в мягкий плед, с любимой подушкой под боком. Неподалеку, на неразложенном кресле спит Алиса. Ноги закинула на один подлокотник, спиной ко второму, плечом — в спинку, голова безвольно упала на грудь. Наверное, ей неудобно. Я хочу ее позвать, но в горле такая засуха, что голос подводит. Издаю невнятное бульканье и захожусь в едком кашле, от которого она и просыпается.
— Привет, — распрямляется со стоном, разминает шею и выглядит очень потрёпанной.
Впрочем, вряд ли я выгляжу лучше. У меня такое ощущение будто меня катком переехало и размотало тонким слоем
— Ты как? — она протягивает стакан с водой.
Жестом обозначаю ни то ни се, хотя это и близко не стоит с реальным положением вещей.
— Вадим?
— Все в порядке. Стрелок из Зайки оказался никакой, даже вскользь не зацепила. Он ее обезоружил, она попыталась сбежать, но тут уже подпели остальные. И Карпов. И Зотовские ребята.
— Где он?
— В участке. Они все там, и вряд ли скоро вернутся. Ты бы видела Вадима. Он был в такой ярости, что мужикам пришлось его утихомиривать. Кажется, твой муж полон решимости закопать Зайку и всех, кто ей помогал.
Я отдаю ее опустевший стакан и аккуратно сажусь. Вроде не штормит, и живот спокойный, только в висках ломит от боли. Изрядно потрепана, но не побеждена.
Алиса замечает тревожное прикосновение к животу:
— Когда Вадим тебя переносил на диван, ты бормотала про таблетки от тонуса. Я тебе их дала.
— Спасибо.
Я не помню, как меня переносили, не помню таблетки, ничего не помню. Последнее мое воспоминание, это перекошенное лицо Зои с безумным взглядом.
Как же так? Почему маленькая, всеми любимая девочка превратилась в чудовище, ломающее все на своем пути? У меня нет ответа на этот вопрос. Я пытаюсь понять, когда она перешла точку невозврата и превратилась вот в это, но не вижу. До самого последнего момента она оставалась для меня любимой племяшкой.
— Есть хочешь?
Я отмахиваюсь:
— Поехали в участок.
— Нет, — неожиданно жестко произносит подруга, — Вадим запретил тебя туда пускать.
— Я должна быть там, должна быть в курсе всего.
— Будешь. Никто ничего не собирается от тебя скрывать.
— Но…
— Ты только пришла в себя и зеленая, как лягушка. Так что сидим дома. Вадим вернется и все сам расскажет.
— Меня все равно вызовут для дачи показаний.
— Вот когда вызовут, тогда и поедешь, — строго говорит Алиса, — Зойка не смогла причинить вред тебе и добраться до ребенка, так ты решила продолжить ее дело?
Я сдаюсь. И хотя мне хочется куда-то бежать и что-то делать, заставляю себе сесть обратно. Подруга во всем права. Никому не будет пользы если я начну метаться как угорела, и сама себя загонять. Надо успокоиться. Ради малыша.
