Пока ожидали результатов рентгена, я позвонила на мобильный няне.
– Как вы? Боже мой! Я так за вас переживаю! – запричитала женщина.
– Лена! Слушайте внимательно. Сейчас уже я не могу вернуться – он понял, что я собираюсь заявить в милицию. Обратно хода нет. Завтра с утра я поеду в местное отделение и после этого позвоню вам на мобильный, вы соберете Ванечку и передадите мне его возле ворот. Вы поняли?
– Да, да, конечно! Но… можно я тоже поеду с вами – я боюсь, что Роберт после этого меня убьет!
– Конечно! Пока поживете у меня, потом я сниму для вас квартиру. Зарплата будет та же. Не волнуйтесь. Главное – ведите себя спокойно. Чтобы Он не догадался. И не забудьте Ванечкины теплые вещи, хотя бы на первое время. Договорились?
– Я сделаю все так, как вы сказали. Жду вашего звонка. Дай вам бог удачи!
Пожилая женщина-рентгенолог внесла на палочке влажные снимки.
– Вот, – доктор показал пальцем только ему понятную точку, – перелом спинки носа, а вот – в двух местах перелом ключицы. Также перечислим все гематомы и ссадины.
В кабинет без стука вошел Роберт. То, что он был пьян, было видно невооруженным глазом. Не только видно, но и слышно.
– Что там у нее? – невежливо процедил он.
Доктор быстро писал в моей карте и ответил сухо, не поднимая головы:
– Все будет написано в заключении.
– Отдайте мне снимки, – вдруг потребовал муж.
Врач удивленно поднял голову:
– Снимки остаются у нас.
– Я их выкуплю.
– Но это невозможно.
– Возможно, – уверенно, с иезуитской улыбочкой, ответил Роберт.
Меня увели накладывать гипс, и, когда я вернулась, из кабинета уже выходил довольный Роберт со снимками в руках.
– Ну, что, тварь, видишь, с кем связалась? Я их всех куплю и продам. А снимков ты больше не увидишь!
Мы вышли на улицу.
Красивый «Лексус» стоял прямо возле затрапезного входа.
Парочка местных подростков поставили на бампер бутылки пива и уже готовились разложить закуску.
– Садись в машину! Сейчас я с ними разберусь! – Роберт двинулся к «обидчикам».
– Роберт, ключи дай, я обогрев включу! Еще простужусь, – сказала я ровным голосом.
Роберт, не думая, сунул мне ключи и погнался за перепуганными пацанами.
Я быстро села за руль, повернула ключ и… рванула с места.
В десять утра я уже была в милиции.
Самое сложное – управлять машиной одной рукой. Из Москвы до местного УВД – сорок километров. До сих пор удивляюсь, как это у меня получалось.
Мент Блохин суетился, выказывал уважение и старался от всей души:
– Напишите в заявлении, что он не только держал в руках ружье, но еще и выстрелил в вас!
Я уточнила:
– И не попал, что ли?
– Ну, типа…
Составленное ментом Блохиным мое заявление приходили читать менты из других кабинетов.
Собственно, сначала они все для меня были просто добрыми милиционерами и только потом стали ментами. Один из них разоткровенничался:
– Вряд ли вы чего-то добьетесь… Семейные дела вообще редко доходят до суда. Обычно супруги мирятся и забирают заявление. Но даже если не заберете… Ваш супруг состоятельный в финансовом отношении?
Я гордо вскинула голову и запальчиво сказала:
– Я и сама небедная… Проживу как-нибудь!
Мент усмехнулся и ничего не ответил.
Выйдя на улицу, я набрала номер няни.
Мобильный был отключен.
Я набирала снова и снова…
Страшная догадка сковала душу… Не может быть! Нет. Не может быть… Только не это!
Я зашла в продуктовый киоск возле отделения.
– Простите, вы не могли бы со своего телефона набрать один номер? Я заплачу, – не узнавая своего голоса, жалобно попросила я.
Продавщица набрала номер. В доме никто не ответил.
– Извините, а вы случайно не певица? – посмотрела она на меня с интересом.
– Да… Кристина Орбакайте после ссоры с мужем…
Я подъехала к дому, надеясь, что няня с ребенком ждут меня. Как раз было время прогулки.
Но ее телефон по-прежнему был отключен, а зайти на территорию я боялась – через щель в заборе была видна машина Роберта. «Значит, бедная женщина просто не может выйти!» – догадалась я.
Несколько часов я просидела возле ворот, надеясь, что няня сумеет подать мне хоть какой-нибудь знак.
Стемнело, пошел дождь со снегом, и стало понятно, что ребенка гулять сегодня уже не поведут.
Оставалось только возвращаться в Москву…
Счастье, когда есть свой угол.
Правильно говорят – дома стены помогают.
Мама и Лена не стали меня ни о чем расспрашивать…
Да и так все понятно – моя внешность сама за себя говорила.
Мокрая от дождя, с гипсом, заплаканная – лишние вопросы бередили раны и снова вызывали слезы.
Нужно было хоть немного поспать, но это было сделать не так уж просто. В лежачем положении лицо и ключица болели еще сильнее, поэтому приходилось спать сидя, подложив под спину подушки.
После четырех лет битвы за счастливую семейную жизнь я вернулась домой, как комиссованная: ранения, сын в плену и… светлая вера в победу.
Ночью раздался звонок в дверь.
Вдребезги пьяный Роберт за дверью произносил только ему понятную речь. Но кое-что удалось разобрать.
Смысл произнесенного был следующим.
Няня оповестила мужа о наших планах и сбегать с ребенком не собирается. Напротив, выступит свидетельницей, какой Роберт замечательный семьянин. Членовредительство я причинила себе сама, упав с лестницы. А потом ударилась лицом об стену, чтобы довершить картину. Поэтому он умоляет меня вернуться, ибо жизни без меня не представляет.
После сказанного бреда он лег и тихо уснул на половичке возле двери.
Если б в тот момент я знала, каких сил мне будет стоить доказывать в следственных органах свою правоту и степень реальной угрозы, исходящей от бывшего любимого, конечно, я вызвала бы милицию.
Но в тот момент я не сомневалась, что подмосковный участковый Блохин, который, как пишут в рекламе, произошел от слова «участие», защитит меня, и предоставленных фактов вины Роберта предостаточно.
Кроме того, Лялька и мама спали. Разбирательства могли потревожить их, а сон – это святое.
Итак, в четыре часа утра я стояла возле входной двери, прислушиваясь к храпу, разносившемуся на всю лестничную клетку, и думала только об одном – скорее бы Роберт привез мне Ваньку и больше никогда нас не беспокоил.
Голицынское УВД стало сниться мне по ночам.
День начинался ими и заканчивался.
В одну из встреч мент Блохин радостно сообщил мне, что встречался с моим мужем. Поэтому пальбу из ружья в заявлении лучше заменить на словесные угрозы.
