– Добрый день! Вы меня не знаете, но я хочу вам помочь, – раздался в трубке жесткий мужской голос.
– Кто вы? – автоматически спросила я, хотя мысли были далеко.
– Не важно. Сообщаю вам, что участковый Блохин вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
– Не может быть! – не поверила я. – А причинение вреда здоровью средней тяжести – это все просто так? Ни о чем?
– Мне доподлинно известно, что и Блохин, и Тварева получили от вашего мужа взятки. Но доказать это уже нельзя, – подвел черту информатор.
– И что мне теперь делать? – спросила я скорее сама себя.
Но информатор ответил:
– Оставьте эту затею. Разведитесь с ним, и все. А факт избиения вы вряд ли докажете. Он слишком сильный соперник. Вы его не победите.
– Нет. Нет. И еще раз нет. Я терпела долго. Всему есть предел. И если государство не может защитить женщину от домашнего рукоприкладства, значит, это слабое государство. – Ну, мы с вами тут бессильны. Большинство судебных разбирательств проходит по принципу: кто больше дал, тот и прав. Могу лишь посоветовать – станет предлагать вам материальную компенсацию – не отказывайтесь.
И последнее: он подал на вас заявление в милицию. Он обвиняет вас в клевете.
Вечером приехали подруги.
Люська привезла мой любимый салат оливье, а Жанна где-то добыла чудесную болеутоляющую мазь…
– Почему ты не наймешь адвоката? – спросила Жанна, выдавливая из тюбика на ладонь прозрачное желе.
– Я думала, что сама справлюсь. Надеялась, у него хватит мужества признать свою вину. Я хотела его уважать, ведь все-таки я родила от него ребенка. Но ему плевать на уважение – ему главное спасти свою шкуру.
– Смешная ты! Думала, он побежит каяться, испытывая угрызения совести? Да я больше чем уверена, что он только и думает, как отомстить за доставленные ему проблемы. Возьми адвоката – сама ты не справишься.
Жанна осторожно нанесла гель на мое тело и присела рядом, ожидая, когда я подсохну спереди, чтобы продолжить работу сзади.
– Ты как наглядное пособие по криминалистике. Странно, что не отпечатался след его ботинка вместо автографа, – Жанна пыталась шутить, зная, что жалость мне не нужна.
– А с чего он вдруг набросился на тебя? – спросила Люся.
– Опоздала домой на час. Сказала, приду в девять, и задержалась на съемках, мы обложку для журнала снимали. Потом сравню, когда выйдет – вид «до» побоев и «после». Видок, наверно, как на рекламах пластических операций. Только у меня все наоборот. Сначала было лучше, чем потом, – сказала я и перевернулась на живот.
– А ты что – сфотографировала себя? Молодец! – похвалила Жанна.
– Да. Пока Роберт был внизу, няня успела меня заснять. Но мент Блохин не взял их – сказал, что на них нет даты (!).
Люська вздохнула и покачала головой:
– Знаешь, я бы с ума сошла от безысходности. Ладно, с ментами, понятно, долгая история, но ребенка какое он имеет право не отдавать?!
– А у нас законы такие в государстве – отец и мать имеют равные права на ребенка. Поэтому кто первый захватил – с тем он и живет.
– Ничего себе… Хорошо, что моему Владику сын на фиг не нужен. Я бы с ума сошла, если бы он у меня его забрал, – ужаснулась Жанна.
– Не думаю, что вы бы сидели и тихо сходили с ума. Боролись бы, как кошки. Глаза бы выцарапали. Но ребенка – вернули… Мажь давай! – сказала я ровным голосом.
Слава богу, я лежала на животе, и девчонки не увидели подлых слез отчаяния.
Адвокаты стоят недешево. Чем лучше, понятно, тем дороже.
Я решила взять двоих: по гражданскому – московского адвоката и по уголовному – подмосковного, чтоб ориентировался на местности.
Но тут выяснилось, что элементарно не хватает денег.
Пока я жила с Робертом, я хотя бы не думала о ежедневных бытовых затратах. Со скрипом, но он все же оплачивал страховки, охрану и разную незаметную муть.
Оставшись одна, я впервые в жизни занялась бухгалтерией и схватилась за голову.
В доробертовский период всеми моими финансовыми делами занимался директор Слава. Я в них никогда не вникала, потому что с детства не люблю цифр.
Но Роберт уволил Славу, уверенно взяв в свои руки ведение моих дел.
Почти все, что я зарабатывала, уходило на какой-то счет, под какие-то «дико выгодные» проценты.
– Не суйся сюда, Мышь, – ласково говорил муж, – все равно ты в этом ничего не понимаешь. Пой!
Я пела и не совалась. Если муж богатый бизнесмен с золотой головой – чего соваться?
…Нужно было где-то брать деньги на адвокатов.
Я позвонила Яше. И здесь, и в Америке телефоны были отключены.
«На Гавайи, сволочь, полетел», – предположила я.
Просить – не давать. Унизительно и не у каждого попросишь. Круг друзей разделился на две половины – те, у кого можно попросить, но у них столько нет, и те, у кого точно есть, но просить стыдно.
– Позвони Степану Павловичу! – предложила Люся. Она его любила заочно, хотя никогда живьем не видела.
– Я думала уже… Но – нет. Однажды он при мне сказал кому-то по телефону: «Да у меня половина посетителей – просители. Через одного денег просят». Я не могу так упасть в его глазах.
– Слу-у-ушай! Идея! А помнишь моего Блекина… ну… из Интернета? Странный такой – в первый же вечер мне пятьсот долларов сунул. Может, он даст? Я ему еще тогда похвасталась, что ты моя самая близкая подруга. Дать телефон?
– Сравнила – пятьсот баксов и такую сумму… Хотя можно попробовать. У чужих просить легче: откажет – друга не потеряешь.
Блекин звонку не просто удивился – он обалдел.
– Сколько нужно? – спросил он, придя в себя.
Я назвала.
– Диктуйте адрес – через час вам привезут необходимую сумму, – по-военному отрапортовал он.
Ровно через пятьдесят минут водитель привез деньги.
– Когда нужно вернуть долг? – перезвонила я Блекину выразить благодарность.
– Когда сможете. Не сможете – не возвращайте.
Блекин был обязателен и точен. Как настоящий военный. Выправка не в стати, а в мозгах.
– Как ты такого замечательного человека упустила? – перезвонила я Люське.
– Ему нравятся девушки не старше двадцати пяти лет. Он сам перестал мне звонить, – ответила подруга.
– Значит, с ним мы будем просто дружить. Это надежней. Бросить невозможно, – заключила я.
Деньги были найдены, адвокаты наняты.
Через день будет суд, и я увижу своего кроху. Наверно, он подрос за эту неделю…
Интересно, волосиков прибавилось? А зубки новые показались? Он, наверно, плачет целыми днями – они же не знают, какую ему песенку надо спеть…
