Они уже совсем собрались уходить, когда дверь палаты снова распахнулась. За ней стояла медсестра, а с ней мужчины из палаты напротив. Во главе этой делегации стоял Фрэнк с букетом алых роз, завернутых в целлофан. Он передал эти цветы и, лучезарно улыбаясь, сказал:
– Возьми это, детка, ты храбрая девочка, и мы желаем тебе всего самого хорошего.
А над ними, выше их всех, она увидела темную голову Стива.
– Я совсем не храбрая, – подумала Энни, и сердце ее горько сжалось от печали, а глаза затуманили слезы.
Уже ничего не замечая вокруг от слез, она взяла цветы, поцеловала Фрэнка в щеку. Кто-то поцеловал ее, кто-то жал ей руки, хлопал по плечам, но из всех этих прикосновений она почувствовала одно легкое касание к своему плечу. И она знала, что это была рука Стива. Энни кивнула ему, не в силах поднять глаза и посмотреть на него, и пошла вперед, закрываясь цветами. Еще она почувствовала, а не увидела, как Мартин пожал руку Стиву.
Они уже шли по коридору – муж сзади, она впереди. Звучали прощальные реплики: «Не забывай нас». А она все ощущала на себе взгляд Стива, неподвижно застывшего со своими костылями, не в силах оторвать глаза от уходящей Энни.
За воротами больницы улица, казалось, кишела людьми и содрогалась от движения транспорта. Энни села на первое сидение, и машина медленно тронулась с места. Мартин, управляя автомобилем, тихонько посвистывал, а, когда впереди загорелся красный свет, потянулся к жене и поцеловал ее в щеку.
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – улыбаясь спросил он.
– Странно… – ответила она, но тут же почувствовала, что ее ответ прозвучал холодно, и поэтому сразу добавила: – отлично, спасибо.
Мартин бросил на нее короткий взгляд, и, когда автомобиль снова двинулся вперед в потоке машин, сказал:
– Тебе необходим отдых, хотя ты и поправилась вполне. Дома все готово к твоему приезду.
Энни положила руку ему на колено, чувствуя под ладонью бархатную поверхность вельветовых брюк мужа.
– Спасибо, – тихо сказала она.
Они подъехали к подъезду на холм, где стоял их дом, и в грохочущем, плотном строе грузовиков и автобусов нырнули под фермы моста, по которому Энни с детьми часто ходила в парк.
На горе они, покинув поток машин, свернули в тихую улицу. Здесь уже встречались знакомые магазинчики. Вот они проехали мимо входа на станцию метро, куда, торопясь за рождественскими подарками, вошла Энни шесть недель назад.
Минуту спустя они приехали. Энни посмотрела вперед и увидела их дом с кирпичными красными стенами и окнами в глубоких нишах. Машина остановилась, и в окне спальни стали видны лица детей, прильнувших к стеклу.
Мартин коснулся ее руки.
– Я не сказал никому из соседей, что ты возвращаешься сегодня. Тебя все ждут, чтобы поздравить с выздоровлением, но я подумал, что ты, возможно, не захочешь слишком пышной встречи.
Энни улыбнулась мужу, тронутая его заботой. Впрочем он и всегда бьи таким внимательным и добрым.
– Спасибо, милый, – ответила она. – Ты прав, друзья смогут прийти в другой раз.
Мартин помог жене выйти из машины, и они рука об руку пошли вверх по дорожке.
– Томас и Бенджи придумали приветствие. Они так хотели порадовать тебя. Ты в порядке?
Она кивнула, ощущая легкое волнение, и Мартин открыл парадную дверь.
Вся прихожая была завешена раскрашенными вручную лентами и плакатами.
Огромные, вырезанные из бумаги буквы свисали с потолка, образуя надпись: «Добро пожаловать домой, мамочка!».
Снова наступило молчание, в течение которого Энни стояла, глядя на знакомую обстановку, а слезы закипали в ее глазах, и вот дети не в силах больше сдерживаться и скрываться, с грохотом выскочили на лестницу и, перепрыгивая через ступеньки, скатились прямо в ее объятия.
– Тебе понравилось? Правда, ты удивилась? – тараторил Том, настойчиво теребя материнский рукав.
Энни увидела, как из кухни, улыбаясь, вышла Барбара. За ее спиной в открытую дверь было видно пламя, полыхающее в камине, и его отсветы на каминной решетке. Это был теплый обжитой дом такой уютный и счастливый. Казалось стены его рады возвращению хозяйки, и от полноты чувств, переполнивших грудь, Энни не выдержала и разрыдалась.
– Почему ты плачешь? – спросил Бенджи, а она вместо ответа прижалась лицом, мокрым от слез, к его удивленному раскрасневшемуся личику.
– Это от радости, что вернулась домой. – Барбара обняла невестку, дети взяли Энни за руки и повели наверх. В спальной было светло от ярких цветов, покрывало на кровати гостеприимно отогнуто, словно и широкая кровать ждала ее. На одеяле напротив подушки, сидел маленький, облезший, плюшевый медвежонок.
– Это я принес сюда своего медвежонка, чтобы тебе не было скучно, – заявил Бенджи.
– Говорил я ему, что, может, ты и не захочешь возиться с его противным медведем, – тут же встрял Томас.
– Захочу, ну конечно, захочу.
Энни села на кровать, чувствуя, как она знакомо прогибается под ее телом. Мальчики взволнованно крутились возле матери.
– А тебе больше не надо будет уезжать из дома? – спросил Томас, тщетно пытаясь скрыть беспокойство в голосе.
– Нет, мой милый, мне не надо теперь никуда уезжать.
Энни, обняв детей, взглянула в окно, на вид, открывавшийся там. Крыши соседних домов, крытые шифером, голые ветви деревьев, облака в высоком небе. Энни подумала:
– Ничего не изменилось… Такой до боли знакомый мир и все же он стал совсем другим.
Она прижалась щекой к волосам на макушке своего младшего сына.
Мартин внес стеклянную вазу с поставленными в нее розами из больницы. Их цвет напомнил ей о крови, о Стиве, неподвижно стоящим в больничном коридоре и смотрящим ей вслед.
Мартин прошел через комнату, подошел к жене и пальцами коснулся ее щеки.
– У тебя все нормально?
– Да, – солгала ему Энни, – да, конечно…
Энни готовила обед. Она медленно переходила от стола к кухонным шкафам, открывала дверцы, доставала кастрюли, сковородки, приносила из кладовой необходимые продукты. Казалось, целая вечность прошла с того времени, когда она в последний раз вот так хлопотала на кухне. Она начала снова готовить для сыновей и для Мартина уже через несколько дней после возвращения домой. Барбара вначале пыталась было взять на себя эту работу, но очень скоро Энни вернулась к домашним обязанностям, привычным хлопотам и бдительному контролю над всем, что делалось в доме. Ей было странно осознавать, как много, оказывается, для нее значила возможность все делать самой и снова чувствовать себя хозяйкой своего маленького мира.
– Я, должна быть, больше похожа на Тибби, чем думала раньше.
