16
На подворье установилась тишина. Только что охотничье хозяйство посреди леса в лилово-розовом утреннем воздухе оглашалось кличем петуха по прозвищу Бисмарк, а сейчас снова стало тихо, будто бы пернатый мерзавец не бесновался на всю округу, заставив проснувшуюся Ванду залаять в ответ, мол, заткнись, придурок!
В итоге в курятнике покой, а Ванда ушами прядет, прислушивается — и есть к чему. В прикатившейся вчера вместе с Назаром Ивановичем и его человеческой подругой будке на колесах что-то заскрипело, стукнуло и снова ожило. Не так, как ночью, но все же… подозрительно скребется. Ванда много часов эту будку сторожила, не отходила ни на шаг, мало ли, что потом из нее вылупится, но часы шли за часами и, вроде бы, в конце концов, усталостью сморило и будку, и Ванду. А вот теперь опять, спасибо Отто, фону.
На всякий случай Ванда поднялась с места и прошла по двору поближе, насколько хватало цепи. Предупреждающе зарычала — тоже не лишнее. В ответ на ее инициативу в будке вдруг что-то лязгнуло, и дверца распахнулась, явив собачьему взору заспанного, одетого только в шорты Назара с футболкой, заброшенной на плечо, и зубной щеткой во рту. От такого поворота Ванда притихла и присела — наблюдать. Назар же, вяло чистя зубы, прошел к машине, на которой приволочил сюда свою халупу, зачем-то раскрыл дверцу у водительского сиденья и по пояс нырнул в салон. Некоторое время ковырялся там, а затем вылез и, не вынимая изо рта щетки, встряхнул свою футболку и натянул ее на себя. Довольно неуклюже, но это тоже потому как сонный. Если бы Ванда была человеком, то в этом самом месте всенепременно приподняла бы бровь и саркастически произнесла бы: а вот нечего было полночи будку свою шатать, глядишь, выспался бы!
Но Ванда была всего лишь охотничьей собакой, таксой, потому пока молча следила за всем, что происходит.
Назар вынул бутылку воды из салона, отвинтил крышку, ополоснул рот от пасты и помыл щетку. Ливанул чуток воды себе на затылок — очевидно с целью проснуться. И после этого уже пободрее побежал к воротам — открывать.
Пока его не было, в дверном проеме показалась и девушка, которая приехала с ним. Та выглядела чуток получше, уже была умывшейся, причесанной, и с улыбкой потягивалась в лучах восходящего солнца. Потом она спрыгнула на землю и засеменила к машине, оглядываясь по сторонам, а навстречу ей уже мчался Назар, справившийся с замками.
Он сгреб ее всю в медвежье объятие так, что ее и не видно стало из-за его рук и головы. И быстро поцеловал в абсолютной тишине, которую блюли они оба — в отличие от непочтительного Бисмарка никого будить, кроме уже проснувшихся, не собирались.
Это Ванда констатировала даже по тому, как он ее ставил на землю, приложив палец к губам: тихо, мол, — а она в ответ энергично закивала и нырнула в машину, и Назар двинулся проверять, как прикреплена их будка, запирать ее, что-то там искать в багажнике.
Наконец и он сел за руль, завел авто и выкатил их диковинную конструкцию за ворота.
Ванда глядела им вслед, теперь уже контролируя, не войдет ли кто посторонний во двор, раз уж Назар оставил подворье нараспашку, но и тут он повел себя образцово-показательно, появившись снова через несколько минут и попрощавшись с ней лично.
— Ванда, Ванда… хорошая девочка, умница, — шепнул он, потрепав ее за холку. — Вернусь — пойдем с тобой на охоту, да? Сходим обязательно. И Миланку с собой возьмем.
За это он получил негромкое ворчание из собачьей утробы, тихо рассмеялся и снова ушел, на сей раз заперев за собой ворота, чтобы кто попало не бродил здесь, пока в егерском доме все спят.
17
В тебе теперь так много сторон Которых я не понимал Мне просто нужно спросить у тебя Зачем ты настолько красива? Зачем же мне эта куча странных вещей, Которых я не понимал, Которых я не открываю тебе, Ведь все они смертельны Для нас они смертельны
Он беззвучно повторял текст одними губами вслед за голосом, звучавшим из магнитолы. Одной рукой придерживал руль — гнать с прицепом больше семидесяти километров нереально, да и нельзя. Другой — обхватил ладонь Миланы, расслабленно поглаживая ее запястье большим пальцем. Она жмурилась на солнце и разве что не мурлыкала от удовольствия.
На заправке под Рудославом добыли кофе и бутерброды, которые она жевала с видом абсолютно счастливой в данный момент женщины. А он — сгреб все презервативы с витрины, демонстративно на ее глазах, заставив подавиться смехом. И понимал, что его тянет на мелкие хулиганства, вряд ли сознавая при этом, что ему будто снова шестнадцать лет, которые из его жизни оказались вычеркнутыми.
Ему хотелось удивлять ее, восхищать, быть крутым, как Шварценеггер, или как кто-то, кто мог бы ей понравиться. Период дерганья за косы закончился. Теперь пора распушить хвост, чего Назар в себе раньше не замечал.
И потому через полчаса пути вдруг снова затормозил, хитро взглянул на нее и провозгласил:
— На выход!
Милана повертела головой и удивленно проговорила:
— Как-то мало похоже на горы.
— Это типа первый привал. И первые достопримечательности. Пошли, бери камеру, — он кивнул на лес и, распахнув дверцу, выскочил на обочину.
Все еще ничего не понимая, она подхватила кофр с фотоаппаратом и вышла из машины, чтобы встретить его ладонь, протянутую к ней. А после он повел ее за собой по узкой тропинке, не видимой глазу с дороги, чтобы еще через несколько минут оказаться на неширокой грунтовке посреди леса. По этой дороге тоже долго идти не пришлось, потому что и следом — была еще одна тропа, то ли подзаросшая, то ли недотоптанная,
