– Что я гуляю направо и налево, потому что мне Николаша никак? – с горечью говорит Галка.
– Примерно так, – сознаюсь я.
– Ну, так ты ошибалась.
Что тут скажешь? Вот только сдается мне, что я не в одиночестве ошибалась. Что не потряси Николаша своим экстраординарным поступком основ семейной жизни, Галка и сама бы не знала, какое место добрый и славный муж занимает в ее жизни. Как они будут выкарабкиваться из всего этого? Ума не приложу.
– Так что ты думаешь про М.А.? – вдруг ни с того ни с сего спрашивает Галка.
Так, понятно, шлюзы откровенности на сегодня закрыты.
– Да ничего, – не задумываясь, отвечаю я.
– А напрасно. – Она усмехается. – Он тобой интересуется.
– Да брось ты, – фыркаю я.
– В профессиональном смысле, – уточняет Галка.
– А-а… Что-то спрашивал?
– У меня нет. А вот с Никитком о чем-то они там беседовали.
– У нас намечаются перестановки?
– Да, конечно. Новая метла, сама понимаешь.
– И кого куда? – вяло интересуюсь я.
Конец моей свободе. Я всегда знала: когда работаешь сам по себе, это всех раздражает.
– Насчет начальников отделов еще пока ничего не озвучено, – говорит Галка, – а вот рядовой персонал уже перетасовали. Твоих «любимых» Настю и Риту гонят в шею. Надеюсь, тебя это порадует.
– Ой! – расстраиваюсь я. – Куда же бедных девчонок?
– Бедных девчонок? – веселится Галка. – Лелька, ты в своем репертуаре. Сколько раз тебе эти «бедные девчонки» отравляли жизнь, а ты их жалеть!
– Да ладно. – Я тоже смеюсь. – Я не злопамятная. Так куда их?
– На машинописные работы, с испытательным сроком.
– Сурово, – вздрагиваю я.
– Да, – подтверждает Галка. – М.А., похоже, по-настоящему суров.
– И что? Меня-то куда?
– Я же тебе сказала, пока не знаю.
– Нет, – поправляю ее я, – ты сказала, что пока неизвестно, что там с начальниками отделов.
– Лелька, – после некоторой паузы говорит Галка, – ты невозможна…
И столько в этом ее «невозможна» от прежней Галки, Галки до «истории с Николашей», Галки самовлюбленной, но обаятельной, что я, не дослушивая, перебиваю ее:
– Знаешь, Галка, я тебя все-таки люблю! Галка ошарашенно молчит, потом выдавливает:
– Ну, ты даешь…
Но слышно, что она довольна.
***…В понедельник я закрываю свой больничный и еду в офис. Могла бы, конечно, сидеть еще день дома, но терпежу уже нет – хочу увидеть собственными глазами, что у нас там происходит.
– Не выдержала, да? – Вика раскалывает меня в один момент.
– Каюсь, не выдержала.
– И как тебе наши новости? – Глаза ее сверкают.
– Грандиозно!
– Вот и я так думаю.
– Тебя-то оставляют на прежнем месте?
– Куда ж без меня? – самодовольно говорит Вика.
Я иду в свой кабинет. Открываю его, захожу. Никаких перемен. А что я хотела увидеть? Не знаю, но только мне почему-то кажется, что с этого момента в конторе должна начаться новая жизнь. Вот только будет ли мне в ней уютно, в этой новой жизни?
Время с обеда до вечера пролетает незаметно. В разговорах. Все считают своим долгом заглянуть хотя бы на минутку и поболтать о происшедшем. Даже Милочка. Даже опальные Настя и Рита. Даже Витя, с которым мы вечно в состоянии легкой войны. Все, кроме Алены. Ну и М.А., разумеется.
Я вижу их обоих только вечером. Уже уходя с работы, вспоминаю, что нужно заехать к маме и померить какие-то шмотки, которые ее подружка привезла из Франции. Не знаю, что там за барахло, но от мамы простым: «Мама, у меня все есть!» – не отделаешься. Придется ехать. Я спускаюсь в вестибюль, притормаживаю у лохматой пальмы, вытаскиваю мобильник и набираю мамин номер. И в этот момент вижу их.
Жму «отбой» и отступаю за пальму. Алена в сногсшибательном черном брючном костюме, на высоких каблуках, шелковистая грива рассыпана по плечам. Идет, смеется, что-то быстро говоря М.А. Тот слегка улыбается в ответ на ее болтовню, тоже в костюме, в белоснежной сорочке и в новом ярком галстуке. Она всего на пару сантиметров ниже его. Выглядят потрясающе. Он толкает входную дверь и придерживает ее, пропуская Алену. Потом выходит сам. Я выползаю из-за пальмы и вижу, как они, направляются в сторону нашей стоянки.
«Наверное, поехали отмечать назначение, – уныло думаю я. – А впрочем, может, они уже давно его отметили!» Меня затопляет волна зависти. Чернущей. Разумеется, к Алене. За то, что она так красива и уверена в себе. И за то, что у нее есть М.А.
Я чувствую себя пятилетней девочкой в клетчатой юбчонке и с розовыми бантами в волосах, умирающей от зависти потому, что у Светки из четвертого подъезда есть белая мышь, а у меня нет. Или, скорее, тонконогой семиклассницей, страдающей по мальчику Вове из девятого «Б» и смертельно завидующей его сестрице – она же может целые дни напролет видеть его и разговаривать с ним! Или нет, скорее – второкурсницей, рыдающей по ночам в подушку от зависти к любимой Жаннете, к ее точеным чертам лица и совершенной фигуре.
Странно, но всегда ощущения одни и те же. И тогда, и теперь. Толку-то с того, что я стала старше и мудрее…
Французское барахло оказывается не таким уж и непотребным.
– Возьму вот этот джемпер, – заявляю я, – и брючки.
– Отлично. – Мама расплывается в улыбке.
– Сколько стоит? – деловито осведомляюсь я.
– Нисколько, – машет руками мама. – Это мой подарок на твой день рождения.
– Ну что ты, – смущенно бормочу я, стаскивая джемпер.
– Все, – нетерпеливо перебивает меня мама, – разговор окончен.
– Хорошо, хорошо. – Я упаковываю вещички в сумку.
– Ужинать будешь? – спрашивает мама, исчезая в кухне.
– М-мм… – раздумываю я. – А что есть?
– Капризуля, – ворчит мама. – Есть сырники и котлеты.
– Сырники, – облизываюсь я. – Я буду сырники.
Мамины сырники – это шедевр, достойный королевских почестей. Надо бы выпросить еще несколько штук навынос.
– Ты понравилась Анниному племяннику, – неожиданно сообщает мне мама, когда я, уже прикончив первый сырник, тянусь за вторым.
– А? – Я заполошенно поднимаю на нее глаза.
– Говорю, ты понравилась племяннику, – повторяет мама, сияя при этом, как ограненный алмаз.
– С чего это ты вспомнила про него? – тихонько бормочу я. – Это уже было почти сто лет назад. Я думала, раз ты ничего не говоришь, значит, все и умерло тогда.
– Ничего подобного, – поджимает губы мама. – Просто у нас с Анной не было возможности нормально поговорить об этом. А вчера мы виделись, и она мне сказала, – мама заговорщицки прищуривается, – что ты ему очень приглянулась.
«Приглянулась»! Ненавижу это слово!
– Ей, наверное, показалось, – возражаю я. – Во всяком случае, пока мы ехали, он ничем этого не выдал.
