– Люблю тебя! – выдохнула я, на мгновение оторвавшись от наших с Пашей поцелуев. Горячими ладонями обхватила его лицо. – Долгих, ты слышишь? Люблю! Люблю тебя! С девятого класса люблю…
Паша продолжал целовать, улыбаясь мне в губы. Уложил на плед, попутно спустив бретельки легкого сарафана с моих плеч… Все наши движения были преисполнены нежностью, желанием, наслаждением. «Люблю!» – стучало в каждой жилке. Все эти годы я захлебывалась этой любовью…. Люблю всем сердцем, преданно, без остатка.
Море за окном продолжало волноваться. Красные буйки качались на неспокойной черной воде. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Вспененные белые волны с грохотом подкатывали к берегу, обрушивались на деревянный старый пирс…
Шторм прекратился только под утро. Море встретило новый день полным безмятежным штилем.
Глава двадцатая
Первые солнечные лучи ворвались в небольшую комнату. Я открыла глаза и осмотрела помещение. В желтых столбах света кружились пылинки. Глянула наверх – над головой угрожающе зависло одно из весел… Как оно еще не сыграло кому-нибудь из нас по голове?
В комнате было свежо, а на мне из одежды – только услужливо накинутая Пашей мужская светлая рубашка. Я перевела взгляд на сладко спящего друга и не смогла сдержать улыбку. Внимательно рассматривая его лицо, осторожно провела указательным пальцем по скуле Долгих, затем погладила его взъерошенные темные волосы… Паша, промычав что-то неразборчивое, перевернулся на другой бок. Тогда я склонилась, поцеловала его в макушку и потянулась за своим сарафаном, который валялся в ногах.
Перешагнула через серф и подошла к открытому окну. Впервые за последние несколько дней море было спокойным. Глядя на залитую солнцем синюю гладь, первое, о чем я подумала: «Боже, как сильно я его люблю…» И второе: «Мамочки! Что мы наделали?» Неужели это все-таки случилось? То, о чем я так грезила. Мы вместе. Стали единым целым. Думала ли я еще месяц назад, что это может произойти? Я схватилась за голову и посмотрела в сторону спящего Пашки. Так, Ковалева, поздравляю! Ты провела ночь с лучшим другом, еще и в любви ему призналась. А в ответ… тишина. Если честно, не такой реакции я ждала от Долгих. Но тогда и думать об этом было некогда. Все произошло так спонтанно и естественно… Только от мыслей о том, что было между мной и Пашей, щеки запылали, жар разлился по всему телу. Это была лучшая ночь в моей жизни. Даже если Пашка не ответит мне взаимностью, я не буду ни о чем жалеть.
Схватив сумочку и босоножки, я на цыпочках вышла из домика, прикрыв за собой дверь. С пустого пляжа я убегала, как будто совершила какое-то преступление. Сердце счастливо билось в груди, ноги утопали в сухом, еще не нагретом песке.
Дома была только мама, отец уже ушел на работу. Мама пила кофе на кухне. Я хотела прошмыгнуть мимо нее в свою комнату, но сделать это у меня не получилось.
– Нагулялась? – выкрикнула мама.
– Ага! – ответила я из коридора, а потом прошла на кухню и села за стол напротив мамы.
– С Пашей была? – спросила она, не сводя с меня внимательного взгляда.
– Ага, – снова отозвалась я, покраснев.
«Ковалева, ты ведь взрослая девочка?» – задал мне вчера вопрос Долгих. Но разве взрослым девочкам запрещено смущаться перед родителями?
– Никогда бы, честно говоря, не подумала, – усмехнулась мама, – и… давно это у вас?
– Давно, – вздохнула я тяжело, – по крайней мере, у меня.
– А у него? – удивилась мама.
– Не знаю, мам, – глухо отозвалась я, – про него ничего не знаю.
Мама придвинула ко мне кофейник и сливки. Я замотала головой.
– А почему ты мне раньше не рассказала, что у тебя к Паше чувства?
Я только растерянно пожала плечами.
– Так все запутанно, – честно призналась я, – не знаю, что он чувствует ко мне. А если это на уровне физики? Вот так, вспыхнуло – и все? Погасло, и больше ничего не будет.
Мама вздохнула и поднялась из-за стола.
– Все, что запутано, можно рано или поздно распутать, – сказала она мне, унося в раковину грязную чашку. – Не накручивай себя раньше времени.
– Не накручиваю, – эхом отозвалась я.
Мама посмотрела на настенные часы.
– Мне пора на рынок.
Я, подавив зевок, все-таки покосилась на кофейник. После лучшей в жизни бессонной ночи невообразимо захотелось спать.
– А ты можешь сегодня остаться дома, – проследив за моим взглядом, усмехнулась мама.
– Нет, что ты! – снова смутившись, вяло запротестовала я.
– Мне в помощницы сонная муха не нужна, – отрезала мама. – Но пока ты не завалилась спать, помоги в машину коробки загрузить.
Когда мы складывали в багажник многочисленные ящики с фруктами, мама внезапно просияла.
– Ульянушка! – воскликнула она.
От неожиданного возгласа я едва не выронила одну из коробок из рук. Она накренилась, персики упали на землю и покатились по траве.
– Доброе утро, Лидия Аркадьевна! – лучезарно улыбнулась Шацкая.
– Доброе! – продолжала сиять мама. – Ты какими судьбами здесь? Как мама?
– Родители уехали в Москву, – охотно сообщила Уля, – а потом в Италию слетают на восемь дней. Отметят мамин день рождения. Хотят посетить Римини, Венецию, Пизу, Флоренцию, Рим, Неаполь…
– Какая красота! – ахнула мама. Она так умилялась, будто это ей предстояло посетить Рим и Флоренцию… И Неаполь. Я только удивленно покосилась на маму. Что ж, искренне радоваться за других – качество, которого у моей мамы не отнять. – А вас троих, значит, на бедную бабушку оставили?
– Мы уже взрослые, – снова улыбнулась Уля.
– Конечно, – согласилась мама, – да и что с вами может плохого случиться? Тем более здесь, верно?
Мама засмеялась, а я осторожно выглянула из-за багажника. Ульяна побледнела и слабо улыбнулась в ответ.
– И то правда, – ответила она.
Я усмехнулась и взгромоздила еще одну коробку с фруктами.
– Но что ты все-таки делаешь в наших краях? – снова задала вопрос мама.
– Вообще-то я к Полине, – робко отозвалась Шацкая.
Я замерла. Мама перевела удивленный взгляд с Ули на меня
