что ты мог целыми днями молчать, пропадать в академии и больнице, борясь со своими демонами. Твое безразличие. Твою холодность. Но вот за дуру меня не надо принимать.
— Ты знала, — произнес Север, тон его голоса изменился. — Ты всегда знала, что для меня важно.
— Долг. Академия. Правила. А где мое место, Вик? Ты такой… — она словно захлебнулась в словах. — Мне надоело, Северов.
В коридоре хлопнула дверь. Север хрипло выругался, а потом дверь ударилась о раму снова.
— Адель, подожди. Да постой же ты!
Он унесся. За ней.
А я осталась.
Подобрав свои вещи, поняла, стоит исчезнуть тоже. Потому что вдруг стало больно так, что не вдохнуть. И это был не стресс или обида за то, что сегодня меня едва не утопили. Что-то другое. Настолько новое чувство, в котором я даже себе не решалась признаться. Потому что слишком сильно оно напоминало ревность.
После всего, что случилось, мне требовалось время, прийти в себя. Следующие два дня мы с Лесей не выходили из комнаты, заказав пиццу и запоем смотря сериалы. По ночам же я мучилась бессонницей.
Стоило закрыть глаза, я тонула снова и снова... только никто меня на этот раз не спасал. Так что включив ночник, я погрузилась в чтение до скрипа на зубах слащавого романа, чтобы вытеснить из головы мысли, и где-то в середине ночи отключилась.
Меня разбудил голос Старостиной:
— Пора на пары, а то все завалишь! Экзамены на носу!
— Отстань!
Я закрылась подушкой и отвернулась на другой бок.
— Диан, хватит. Нельзя вечно прятаться, изображая из себя затворницу.
Она присела на край кровати и коснулась моей руки.
— Я с Максом говорила...
Я притихла, продолжая лежать.
— Семь человек покинули академию. Да и слухи поутихли вроде.
Опираясь на локоть, я привстала и обернулась.
— Почему семь? Нападавших ведь было шестеро.
— Медсестра тоже, — ответила Леся. — К ним ведь попала твоя медицинская карта.
— Но они могли ее украсть.
— Ты же знаешь, Северу плевать на любые оправдания.
Боже, вполне возможно из-за меня пострадал еще один, ни в чем не повинный человек. Я упала обратно на постель, натягивая одеяло на голову. Но его тут же с меня сорвали.
— Давай, — скомандовала подруга. — Вставай и надери им всем зад!
— Я не могу.
— Еще как можешь. А то бабуле пожалуюсь. К тому же я обещала ей фотку с зимнего бала.
Боже, дурацкий бал. Только его не хватало.
— Я не пойду. У меня нет пары.
— Есть.
— Даже не вздумай, Старостина. Я не позволю тебе снова отшить того второкурсника. Он всю стипендию потратил на цветы. Так что, нет. Я тебя конечно люблю, но не буду твоей парой!
— А я и не собиралась, — ответила она и протянула свернутый в коробочку листок бумаги. — Вот, тебе передали.
Воздух застрял в горле.
— От кого это? — осторожно спросила я, с трепетом подумав о Северове. Теперь он неразрывно был связан со всем случившимся, о котором хотелось забыть. Но также и с тем, о чем хотелось помнить. Я развернула лист.
Внутри лежала рафаэлка и записка, таким почерком, будто писавший ее в это время на лошади скакал: «Почему мне кажется, что тебя надо снова спасать? Короче, завтра в восемь, Лап. Целую, твой Макс»
— Целую, твой Макс? — едва не задохнулась, читая из-за моего плеча, Леся.
Вот же дуралей!
И впервые за несколько дней я расхохоталась.
— Господи, не могу поверить, у тебя на самом деле есть пара, — заголосила Старостина, запрыгав от радости и выделывая в воздухе до безумия странные пируэты. — Мы будем танцевать всю ночь!
— Я не буду! Потому что не умею! — Хотя это не было чистой правдой. В школе на выпускном нас заставляли танцевать принудительно. Так что вальсировать я умела. Хоть и весьма посредственно. — А вот ты, — обратилась я к подруге, — если не угомонишься, точно сломаешь ногу и никуда не пойдешь! Перестань прыгать!
— Итак, — Леська приземлилась рядом, пододвинув меня задом и обняла за плечи. — В чем ты пойдешь?
— Все равно.
Мне не хотелось идти, но Леся была права. Это нужно сделать. Чтобы показать всем, меня не сломали. Поднять голову высоко и хотя бы на один вечер забыть о случившемся. Окунуться в роскошь и громкую музыку. Доказать Северу, что я смогла. И иду дальше.
Просто повеселиться, наконец.
— Лесь, одолжишь мне одно из своих платьев?
И ее хитрющие глаза загорелись ликующим огнем.
Спустя несколько дней, каждый из которых Леся изводила меня бесконечными примерками и подготовкой, я стояла перед порогом комнаты, не решаясь сделать шаг. В последний раз бросила взгляд на свое отражение в зеркальной дверце шкафа, и решительно подняла подбородок, понимая насколько точно к моему настроению подобран этот наряд.
В туго затянутом на талии платье с пышной юбкой из фатина, переливающейся при ярком свете мерцанием звезд, я больше не чувствовала себя жертвой. Скорее победителем. Но тем, кто, выиграв битву, проиграл войну, так что цвет моего наряда вполне соответствовал настроению.
Черный.
И, закрыв за собой дверь, я покинула комнату.
В актовом зале было человек пятьсот, не меньше. Зимний бал много лет считался главным событием года. Уже с сентября девчонки начинали выбирать платья, и разучивать вальс, чтобы участвовать в открытии. Надо ли говорить, что на вальс в свете нынешних обстоятельств волновал меня меньше всего?
Я постаралась прокрутить в голове все, что знала о подобных мероприятиях, но кроме светских бесед и официантов, снующих по залу с бокалами шампанского, не смогла ничего вспомнить. Впрочем, вряд ли в академии станут подавать шампанское.
Вдохнув полной грудью, я шагнула вперед, окунаясь в переливы света и огней. Ступая по лестнице вниз осторожно. Потому что не смотрела под ноги. Впервые взгляды притягивали
