здесь. Но мне, напротив, очень комфортно. Я веду её сначала на кухню, спрашиваю, хочет ли она есть. Какая еда, Паша? Вряд ли ей кусок в горло полезет. Она даже взглянуть на меня боится. Словно что-то ужасное задумала, чего делать ни в коем случае нельзя. Но ведь она на это не способна.
Я открываю окно в кухне и закуриваю сигарету. Сейчас мне это жизненно необходимо. Ксюша робко просит: «Можно и мне?» Я понимаю, что она волнуется. Глаза огромные, совсем как у ребёнка. Руками обнимает себя за плечи. Наверное, думает, зачем она здесь. Я глубоко затягиваюсь, а сам думаю лишь об одном: «Только бы не изменила своего решения!»
– Зачем тебе это? – спрашиваю я вновь.
– Затем же, зачем и тебе.
Нет, совсем не так.
– Ты хочешь сказать, что приехала сюда со мной, чтобы просто заняться сексом? – усмехаюсь. – Что же ты раньше мне отказывала?
– Не спрашивай. Всё равно ты этого не поймёшь.
– Откуда ты знаешь, что я могу понять? – кидаю окурок в окно, затем оборачиваюсь к ней. – Идём спать.
Мы заходим в мою комнату. Я включаю свет.
– Зачем? – спрашивает Ксюша. – Мы же собираемся ложиться спать.
– В самом деле? Значит, ты, всё-таки, передумала?
Она в ответ начинает раздеваться. Я смотрю, как она снимает джинсы. Остаётся в одной футболке и нижнем белье. Футболка слишком короткая, чтобы спрятать её. Я подхожу к своей постели, снимаю покрывало, откидываю одеяло. Ксюша забирается в неё и двигается к стене, уступая мне место. А я снимаю с себя всё. Она отводит взгляд в сторону, стесняется смотреть на меня раздетого. Но меня это почему-то радует. Она первая, кто так стесняется. Неужели и в самом деле ещё девочка? Это можно проверить только одним способом.
– Ксюша, – зову я её. Аккуратно глажу по щеке. Кожа такая нежная, что её можно поранить моими далеко не самыми мягкими руками. Тянусь к её губам. Они кажутся такими сладкими, что их хочется целовать бесконечно. И она отвечает так, как только она может. А руки спускаются ниже и задирают вверх футболку. Ксюша помогает мне её снять. Сама остаётся в тонком нижнем белье. Через прозрачную ткань видно практически всё. Но только видеть мне недостаточно. Хочется гладить её – везде, в каждой точке, ей принадлежащей – мне принадлежащей! Красивая нежная грудь, к которой хочется прикоснуться губами. И руки всё ниже – там, куда она меня так долго не пускала. Она приоткрывает рот, ловя воздух. Губами что-то шепчет, но слов не разобрать.
Я больше не могу терпеть. Я срываюсь.
Чувствую, как она вся напряглась. Чувствую её последнее сопротивление. Она цепляется за меня, словно ищет спасения. Я знаю, что сделал ей больно. Мне важно было это знать. Слова – пусты, я редко им доверяю. Имеет значение лишь то, что мы чувствуем.
Она ни с кем не была до меня.
– Девочка моя… – шепчу я ей на ушко. – Солнышко моё…
Ксюша ничего не отвечает. Её глаза почти закрыты, ресницы дрожат. Мне хотелось бы, чтобы она наслаждалась. Но, видимо, я не рассчитал своих сил. Ей больно! Всё время больно!.. Но она молчит.
Клянусь, я так больше не могу!
Останавливаюсь.
– Ксюша, – она тут же открывает глаза. – Скажи мне правду: тебе больно?
– Да… – тихо говорит она.
– Тогда не стоит продолжать. Вряд ли можно получить от этого удовольствие.
Я встаю с кровати. Ксюша быстро набрасывает на себя одеяло, прикрываясь. Смешно, не правда ли? Что ещё она может скрывать от меня? Я видел всё. Почти всё. Мне не досталось только её радости, восторга, удовольствия, запечатленного на лице. Только сжатые плотно губы и стон, готовый сорваться, но не от наслаждения, как мне бы этого хотелось, а лишь от боли. Да, эта чёртова боль!.. Если б я только знал!.. Она маленькая, слишком маленькая… Эта девочка ничего не знает о жизни. И её первый раз, наверное, не должен был быть таким. Но она сама выбрала меня. А почему? Она так и не сказала.
Я иду на кухню, чтобы выкурить спасительную сигарету. Может, не одну. Потом иду в ванную и включаю холодный душ. Даже не знаю, что мне сейчас может помочь. Я чувствую злость и на себя и на неё. Зачем мы это сделали? Я совсем не так себе это представлял.
Ксюша всё это время находится в моей комнате. Я не хочу сейчас ни видеть её, ни говорить с ней. Удивительно, ведь она ничего плохого не сделала. Что же меня так разозлило? То, что я так и не получил удовольствие? Или то, что она согласилась терпеть боль в угоду мне?
Зачем? Зачем?
Глупая девчонка!
Я возвращаюсь к ней нескоро. Взглянув на часы, я понимаю, что ночь уже прошла. Время – шесть утра. А в девять мне надо быть на работе. Нужно срочно вызывать такси и уезжать. Но когда я увидел её, накрытую одеялом, из-под которого выглядывает её головка с рассыпавшимися по подушке длинными каштановыми волосами, я останавливаю себя.
Нельзя.
Сейчас нельзя этого делать.
И я этого не хочу.
Раздеваюсь и ложусь рядом с ней. Обнимаю и притягиваю к себе. Она не спит, всё чувствует. Кладёт голову мне на плечо, а руку – на грудь. Я слышу, как стучит моё сердце. Так громко – мне кажется, это большая редкость. Она снова надела футболку. Глупышка!..
– У нас всего полчаса, – напоминаю я. Не ей – самому себе. Будильник прозвенит вовремя. Я успею доехать. Только бы не уснуть… Рядом с ней так легко забыть обо всём, что когда-то имело значение. Работа, учёба, другая женщина… Неужели это всё ещё – часть моей жизни? А как же то, что произошло этой ночью? И было ли это на самом деле? Я зарываюсь лицом в её волосы, вдыхаю их запах. Моя девочка… Сегодня я сказал ей «люблю». Услышала ли она меня? Поверила ли? И верю ли я себе сам?
Пашка Сазонов – ты ли это? Может, тебя кто подменил? Где твоя гордость? Где надменность и равнодушие? Всё растворилось в её нежных глазах.
Сегодня хулиган предал самого себя. Она подарила мне девственность. Я ей отдал сердце.
Ксения
Я не сомкнула глаз ни на минуту. Пыталась закрыть их, но тут же открывала, проверяя, не сон ли это. Нет, Пашка со мной рядом, я ощущаю тепло его обнажённого тела, и мне становится неловко при мысли, что я нахожусь в одной постели
