— Но я тебя все равно люблю.
Мы стоим, обнявшись, и смотрим в окно. Там уже вышло солнце, и теперь весь двор залит ярким радостным светом, какой бывает только весной.
— Почему мы так быстро сорвались и вернулись домой? — вдруг спрашиваю я. — И не говори, что в Турции жарко и тебе надоело. Я же знаю, что это не так.
— Не так, — задумчиво соглашается Тимур. — Просто… Мне вчера звонил отец и спрашивал, на каких условиях я согласен вернуться в компанию. Я озвучил ему то, на что он вообще не должен был согласиться, а он взял и согласился. Сам не верю. Вот завтра с ним встречусь и выясню, так ли это.
— И что ты хотел?
— Много денег, конечно, — ухмыляется Тимур. — А если серьезно, то я попросил процент акций, четко составленный контракт, работу в чистую без всяких махинаций и возможность в будущем заниматься в основном кризис-менеджментом, а не управлением компанией. Я не очень для этого подхожу. Ну и кроме того, я не отец. Я не хочу, чтобы работа заменила мне всю жизнь.
— Какой большой у тебя список требований, — улыбаюсь я.
— Это не весь, — смеется Тимур. — Там еще один пункт был.
— Какой?
— Детка, ты слишком любопытная!
— Ну Тимур, скажи!
— А что мне за это будет?
— Что хочешь!
Повисает пауза, и воздух между нами становится плотнее и словно трещит от электричества. Гроза на улице уже прошла, но здесь, у нас, все только начинается.
— Ты ведь знаешь, чего я хочу, правда? — хрипло говорит он и целует меня всерьез. По-взрослому.
Его губы — требовательные, горячие и жадные — впиваются в мой рот, его руки — сильные и нежные — касаются меня, запуская по венам вместо крови кипящую лаву возбуждения.
— Я хочу тебя! — выдыхаю я.
— И я тебя, детка, — шепчет мне Тимур. — Всегда…
Я много слышала о том, что люди устают от постоянных отношений, что им наскучивает один и тот же человек, особенно в постели, но это точно не про нас.
Мы любим друг друга, мы знаем тела друг друга и с каждым разом учимся доставлять друг другу все больше удовольствия, учимся чувствовать настроение, потребности, желания, даже если они не высказаны.
Вот как сейчас. Мне не нужно просить Тимура быть более резким и жестким, он сам это чувствует по жадности моих движений, по тому, как я прикусываю его губу и выгибаюсь под его ладонями.
— Детка сегодня хочет грубо? — интересуется он, ухмыляясь уголком рта.
А я молча киваю.
Сегодня никаких долгих нежных ласк и бесконечных прелюдий. Он просто срывает с моих бедер шорты и белье, укладывает меня на стол и трахает так, что едва не проламывает этим самым столом стену. А я сладко и бесстыдно вскрикиваю от каждого толчка его члена внутри моего тела.
Он знает, как сделать так, чтобы я кричала от удовольствия. И наслаждается этим.
Мы кончаем с разницей в несколько секунд: я первая, он за мной.
Тимур помогает мне слезть со стола, а я беззастенчиво снимаю с себя футболку, вытираю его семя, которое стекает по моим бедрам и ловлю на себе его довольный собственнический взгляд. Ему нравится помечать меня собой. В этом его желании есть что-то первобытно-животное, и я каждый раз ворчу на Тимура из-за этого, хотя в глубине души мне тоже нравится.
— До спальни мы так и не дошли, — вздыхаю я. — А ведь сколько мечтали о нашей удобной кровати…
— А кто нас останавливает? Можем дойти сейчас, — с хитрой улыбкой предлагает Тимур.
— Я только в ванную сначала.
— Давай, детка.
Я быстро принимаю душ и возвращаюсь в спальню, но там меня ждет сюрприз! На белом покрывале кровати лежит маленькая бирюзовая коробочка. Я уже знаю, что это Тиффани: Тимур мне дарил серьги такой марки. Но в коробочке, кажется, не серьги…
— Это мне? — растерянно спрашиваю я.
— Тебе, — кивает сосредоточенно Тимур.
Он подходит, берет коробочку, открывает ее и легко опускается передо мной на одно колено, совсем не обращая внимания на то, что на нем из одежды только трусы, а на мне даже и трусов нет.
— Оль, ты выйдешь за меня?
— К-конечно… в-выйду… — я так счастлива, но вместо того, чтобы с радостной улыбкой принять кольцо, начинаю сначала заикаться, а потом почему-то безудержно плакать.
В общем, если бы тут был фотограф, которого бы позвали для запечатления этого исторического момента, то ему бы пришлось вместо красивых кадров делать снимки того, как я стою голышом и лью слезы на широком плече Тимура, пока он надевает мне на палец тонкое колечко с бриллиантом. Романтика!
Но показать эти фотографии мы бы все равно никому не смогли, так что даже хорошо, что никаких фотографов тут нет. И что этот момент — трогательный и немного смешной — принадлежит только нам двоим.
— Это и было последнее условие, которое я выдвинул отцу, — поясняет Тимур.
— Какое? — не понимаю я.
— Относиться с максимальным уважением к моей будущей жене. То есть к тебе.
— И что, он согласился?
— А что ему оставалось делать? — вопросом на вопрос отвечает Тимур. А потом задумчиво добавляет: — А еще я матери позвонил…
— Что?! — не верю я своим ушам.
Я знаю, что с тех пор, как их родители разошлись, Тимур с ней ни разу не говорил и не встречался. Только раз в год на его день рождения она присылала ему фотографию свою и сестер. И тут вдруг…
— Я разговаривал с матерью, — повторяет он. — Мне почему-то захотелось. Про тебя вот ей рассказал.
Я понимаю, что большего от Тимура фиг добьёшься, но все же спрашиваю:
— И что она сказала?
— Да ничего, нормально все, — пожимает он плечами. — Хочешь летом во Францию съездить, пока учеба не началась? Она нас звала.
— Было бы здорово, — осторожно говорю я.
— Понятия не имею, как это будет, — признается он. — Я ее даже не видел ни разу. И сестер не видел. Пять взрослых девок, представь? Старшая вроде как замужем даже.
Я вспоминаю фотографию, которую мне один раз показал Тимур. Там на крыльце высокого светлого дома
