Поднять глаза не получалось. Глеб прижался губами к моей шее и глубоко вдохнул.
— Манюся… Ну почему бы тебе просто не забрать свои слова обратно? Нельзя играть с подлецом на его поле — это заведомо проигрышная стратегия.
— Зло можно победить только добром, — упрямилась я. — Я хочу доказать, что бывает на свете простое, искреннее человеческое сострадание, не связанное ни с какими там романтическими симпатиями.
— Да пошел он в баню, еще что-то там ему доказывать!
— А может, это не ему. Может, это мне! Ну пожалуйста, Глебушка, это важно для меня!
Я обвила его шею руками, привстав на цыпочки.
— Коварная! — проговорил он срывающимся шепотом. — Когда ты так меня называешь, да еще таким голосом, да еще…
Я закрыла ему рот своими губами, и он стиснул меня в объятиях, как всегда, пытаясь съесть всухомятку.
— А еще… — пробормотала я, вконец размякшая от поцелуев, — если это поможет, я могу сделать что-нибудь приятное тебе… потом, когда вернемся…
— Это что например?! — Глеб нахмурился, но его глаза, почти черные от расширившихся зрачков, сверкали любопытством и жадностью.
— Ну… может быть… например, массаж?
Кожа на его руках покрылась мурашками, а дыхание опять сбилось.
— Марусь, ну это… ни в какие рамки… разве можно так бесстыдно вить из мужика веревки?
— Ты мой железный дровосек, а я твой пуховый платочек! — пробормотала я ему в щеку.
— Машаа…
— Что?
— Я люблю тебя. Кажется, взорвусь сейчас — так меня распирает.
— Значит, да?
— Ну а как тебе откажешь? Платочек ты мой пуховый. Я за тобой не то что к Уварову — в доменную печь готов залезть.
Я широко улыбнулась и снова крепко прижалась к нему. Мой Глебушка. Любимый.
***
Утром я первым делом отправилась к Дине: она весь вчерашний вечер не брала трубку и не отвечала на сообщения, а сегодня я застала у Гульназ очередной переполох.
— Что случилось? — спросила я у выходившего из калитки Рената с непривычно озабоченным лицом.
— Дина пропала, — бросил он без своих обычных ужимок.
— Опять ушла ночью?
— Да. С вещами.
Я ахнула:
— Сбежала?
— Угу.
— А Дмитрий?
— Ночевал сегодня у нее в спальне. Но утром проснулся один.
— Вот это да! — прикрыла я рот ладошкой. — Так… получается, она совсем уехала?
— Похоже на то.
— Даже не попрощалась!
Ренат хмыкнул:
— Не до того ей. Я думаю, она тебе позвонит, как доберется до надежного места.
Я вздохнула.
— А вы как? Дмитрий не разнес полдома в приступе бешенства?
— Не. Он мирный, на самом деле.
— Ничего себе, мирный! Так преследует ее, что она спрятаться нигде не может!
— Вот такая любовь его обуяла, — криво улыбнулся Ренат.
Я покачала головой.
— Ладно… не буду тебя задерживать… но ты заходи как-нибудь.
— Ага. Чтобы твой медведь все косточки мне переломал…
— Он не такой! Он все осознал…
Ренат по-доброму усмехнулся:
— Ладно. Бывай, Марья-чудесница. Ты молодец. Дине с тобой намного легче стало. Просто, видно, судьба у нее такая…
Я стала думать обо всей этой истории. Что это за любовь такая — которая преследует, принуждает, не дает дышать..? Нет-нет, не так все должно быть. Вот моя мама любит дядю Сережу, а он ее — еще сильнее, мне кажется. Иногда он так на нее смотрит — даже у меня сердце екает. А еще я порой случайно застаю их обнимающимися где-то в укромном уголке, и если б своими ушами не слышала, что он ей говорит, ни за что бы не поверила. Он же такой невозмутимый, замкнутый и вместе с тем простой мужчина. Не из эмоциональных. А вот мама его зажигает. Но даже когда он ухаживал за ней, а она сопротивлялась, все равно не позволял себе переходить границы. Не преследовал, ни к чему не принуждал. Дождался, когда она сама созрела для новых отношений. О ее общении с папой я помнила очень мало, поэтому и взяла теперешний мамин брак за образец. И он казался мне почти совершенным.
Глеб относился ко мне еще мягче, чем дядя Сережа к маме. Потакал капризам, даже если они очень сильно шли вразрез с его интересами. Но я знала, что в их семье царит примерный патриархат, значит и мой любимый со временем станет требовать подчинения. Я не испытывала от этой мысли большого дискомфорта: мне казалось, что Глеб никогда не станет самодурствовать, что он добрый и справедливый по натуре, а значит моему душевному покою ничего особенно не угрожает.
Не то чтобы я много думала о нашем совместном будущем, но все же порой такие мысли приходили мне в голову. Одно я понимала ясно: сейчас мне трудно, даже совсем невозможно представить свою дальнейшую жизнь без Глеба.
***
Меня буквально трясло по дороге к дому Дениса, несмотря на то, что мою ладонь крепко сжимала теплая сильная рука Глеба. Сумасшедшая я, да? Веду своего парня в гости к другому парню, который мне симпатизирует, и на этой почве у них острый конфликт. Но я не смогла придумать другого способа ответить по обязательствам и при этом не поссориться с Глебом.
Денис открыл дверь и, увидев на пороге нас двоих, озадаченно поднял брови.
— Вот это сюрприз! — сказал он совсем не расстроенно, а потом и вовсе улыбнулся. — Манюсь, ну ты выдумщица! Хоть бы предупредила…
— А то бы ты приготовил третью чашку чая и добавил в нее яд… — пробормотал Глеб, сжимая мою ладонь до боли.
Денис рассмеялся в голос:
— Отнюдь! Уверен, будет капец как весело, я ни за что не откажу себе в таком удовольствии…
— Извращенец, — буркнул Глеб и прошел внутрь вслед за мной.
Благодаря реакции Дениса, мне стало немного легче, но все равно еще потряхивало на остатках адреналина. Хозяин гостеприимно проводил нас на кухню и достал из буфета третью кружку.
— Чай, кофе, чего-нибудь покрепче? — деловито осведомился он.
— Нет, спасибо, — процедил сквозь зубы мой парень. — Ничего не нужно.
Денис фыркнул:
— Ты че, Глебунчик, реально думаешь, что я тебя отравлю? Расслабься, это не мой метод.
— Не называй меня так, пожалуйста.
— Какой ты скучный! Марусь, я приготовил тебе капучино, как ты любишь.
Глеб метнул на нас по очереди тяжелый взгляд, а у меня дернулось сердце. Да, безумие… безумие чистой воды.
— А я «Монополию» взяла! — пискнула я, чтобы сменить тему.
— Отлично! — ухмыльнулся Денис. — Это одна из моих любимых игр. Обожаю богатеть и разорять других игроков! Да вы садитесь, в ногах правды нет.
Я присела на краешек лавки и осторожно подвинула к себе большую глиняную кружку с капучино. Густая пена была припудрена сверху корицей и пахла
