— Ты правда так думаешь?
— Конечно…
Кармелита зашла в палату. Максим лежал с закрытыми глазами. Спит, наверно… нужно уходить. Но он неожиданно открыл глаза:
— Привет.
— Не разбудила?
— Нет.
— Ну как ты?
— Хорошо… Спасибо тебе…
— За что?
— Но это же ты для меня кровь сдала?
— Какая разница, кто? Главное, что ты жив.
— Почему ты все время уходишь от ответов?
— А зачем ты задаешь так много вопросов? Почему тебе все время все нужно знать?
— Такой я человек. Нужно, чтобы все находилось на своих местах. А зачем ты притворялась цыганкой из табора?
— Это была шутка. Ну да, просто шутка. Такая игра. Может, я, конечно, переиграла немного, но ничего в этом дурного нет.
— То есть наши отношения для тебя игра?
— Нет-нет, это не игра. Если бы это было так, то я бы сюда не пришла. Ты же понимаешь? Да?
— Да.
— Покажи мне руку?
— Не волнуйся. Там просто порез…
— Дай сюда, давай-давай. Да-да, левую! На ней изображено то, что ты сделаешь в своей жизни.
— Это ты мне сейчас гадаешь, что ли?
— Так, чуть-чуть, как умею. Вот моя бабушка Рубина — это да, к ней даже все наши ходят…
Вдруг Кармелита замолчала в изумлении.
— Ты чего? Что ты там, казенный дом, что ли, увидела?
— Нет. Линия судьбы… Этот порез, шрам от ножа, изменил твою линию судьбы! Это значит, что может произойти то, что не должно было произойти.
— Как же это здорово! Интересно, может быть, имеется в виду то, что я стал наполовину цыганом?
— Интересно, как можно стать наполовину цыганом?
— Очень просто. Во мне теперь твоя кровь течет. Настоящая цыганская…
— Ха, действительно получается, наполовину цыган.
— И как полуцыган я хотел бы узнать, кого должен благодарить за то, что он изменил линии моей судьбы? Настоящего цыгана, который чтит все ваши традиции, или так, какого-нибудь полукровку?
— Я не понимаю тебя.
— Я тоже пока не все понимаю, но кое о чем догадываюсь.
— Ты что, хочешь сказать, что… на тебя напал цыган? Кто он? Ты его знаешь?
— Не знаю, но мне кажется, что я знаю, кто приказал ему это сделать.
— Кто? Я его знаю?
— Я не думаю, что тебе будет приятно это услышать.
— Говори!
— Мне кажется, это приказал сделать твой отец.
* * *
Как-то совсем грустно, уныло стало в таборе.
Но природа не терпит нарушения равновесия. Сашка приехал — работу просить.
Впрочем, обо всем по порядку.
Надоело Сашке ждать клиентов на набережной. Запрыгнул он на жеребчика, да ловко так гарцевать начал. Маргоша даже из кафешки вышла, чтоб полюбоваться этой ожившей конной статуей:
— Саш, Саш! Как же ты ловко лошадью правишь!
— А то! Я же не всю жизнь конюхом был. В молодости наездничал. На скачках выступал, победителем был. Потом не сдержался — украл лошадку. Эх-эх-эх-э… Вся жизнь пошла кувырком. Вот так.
Соскочил с коня. Обратился к нему:
— А хочешь, я представлю тебя прекрасной незнакомке? Граф, это Марго.
Граф поклонился, по-цирковому согнув передние ноги. Марго расхохоталась.
— Ух ты! Браво, браво! Здорово!
— Марго, а это Граф!
Марго сделала реверанс, весьма легкий и воздушный, особенно с учетом ее фигуры.
— Сашка, ну ты прямо артист.
— Ты вот будешь смеяться, а меня в детстве все артистом дразнили.
— Почему?
— Любил придумывать всякие номера. Сам придумаю, сам исполню. Все смеялись.
— Так ты попробуй сейчас так сделать. По-настоящему. Ваши таборные вон все артисты. Представления дают…
И так крепко запала Сашке эта идейка в душу, что при первом же удобном случае он поскакал в табор и нашел там Бейбута.
— Бейбут… я хотел спросить тебя… Может, возьмешь и меня к себе артистом? Как Кармелиту?
— Отчего же не взять. А ты что умеешь делать?
— А что надо?
— Ну, например, на гитаре хорошо играешь?
— Нет, совсем почти не умею.
— Ну, поешь хорошо?
— Да не очень, по правде-то… Так, для себя.
— А плясать?
— Ну, выпью — так могу и сплясать.
— Пьяными, Сашка, только мертвые не пляшут. Ну, талант-то у тебя в чем? На чем номер будешь делать?
— Бейбут! Можно подумать, ты меня впервые видишь! Я с конями обходиться умею.
— Какой же цыган не умеет с конями обращаться?
— Нет, так, как я умею, никто не умеет. Я их чувствую, знаю, люблю.
— Это ты, конечно, молодец. Только… с конями надо большие пространства, особые заграждения. Понимаешь… Театр Зингара. Слыхал о таком?
— Не-а.
— Ну, ничего…
— Понимаю… — Сашка помрачнел и развернулся, чтобы уйти. — Не нужен я тебе. Не получится из меня артиста…
— Сашка, Сашка, брось ты киснуть. Приходи на репетицию. Только не со всем табуном. А для одной лошадки всегда место найдется. А может, и еще кой-какую работенку тебе подыщем… Ты же перевоплощаться умеешь?
— Это как?
— Ну, вот в чужую шкуру влезть сможешь?
— Конечно!
— То-то. В общем, что-нибудь придумаем.
— Спасибо, приду обязательно.
Так театр Бейбута обзавелся комиком редкой одаренности. Точнее — «одуренности», как непочтительно выразился Степка.
* * *
Форс никогда не нравился Бочарникову. Юристы, адвокаты — они, конечно, все скользкие. Но этот как-то особенно неприятен.
— Я по поводу дела Платоновой, — сказал Леонид Вячеславович, протягивая какие-то бумаги. — Посмотрите. У меня ходатайство.
— К сожалению, я не в силах изменить ни меру пресечения, ни условия содержания. Суммы исков к фирме, в которой она работала главным бухгалтером, слишком велики.
— Нет, Андрей Александрович, вы меня неправильно поняли. Я не об изменении условий содержания. Я ходатайствую о полном прекращении уголовного преследования.
Ничего себе! Смело…
— На каком основании?
— Так вы бумажку-то гляньте. Не побрезгуйте… Там все написано. Полное снятие претензий кредиторами. Читайте, читайте.
Следователь читал бумаги и глазам своим не верил. Этот Форс то ли гений, то ли волшебник, то ли бандит какой-то. А может, все вместе. Невероятно, как ему удалось сделать такие бумаги. Ну не подделал же он их!
— Все фирмы снимают свои претензии? Все до одной? Чудеса…
— Знаете, такая удача — просто сам удивляюсь. Там еще характеристика на Платонову и ходатайство трудового коллектива с просьбой взять ее на поруки.
— Не знаю, как вам это удалось, но Платонова должна сказать вам большое спасибо.
— Она девушка вежливая. И я уверен, что скажет. А большего мне и не нужно. Я ведь просто выполняю свою работу и не требую благодарности. Так каково будет ваше решение?
