— Если не боишься… — добавляет он, почему-то шепотом.
В том-то и дело, что только так я и не боюсь — когда он рядом.
И пусть я знаю, что мне нельзя пользоваться этим неожиданным моментом его жалости, нельзя пытаться надышаться им перед изгнанием, я все равно впиваюсь в него пальцами, утыкаюсь носом и вдох за вдохом краду у моего мужа его терпкий запах. Запах силы… Безопасности… Крови…
Солоноватый железистый привкус неискореним, и я чуть ослабляю хватку, спохватываясь, что могу потревожить его рану.
Господи… Нет… Это надо прекратить. Я же сойду с ума в итоге! И буду вешаться на всех мужчин подряд, хватать их и нюхать, нюхать, нюхать, пытаясь найти хоть мало-мальски похожий аромат…
— Тебе лучше поспать, Цветочек, — его пальцы поглаживают меня по плечу, будто отделяя меня от этого безумного мира, — дорога долгая. Нам есть что обсудить, но не думаю, что это будет уместно сейчас. Лучше поговорим дома.
Ура!
Мы поговорим дома. Мою агонию продляют еще на несколько часов, а Владислав Ветров почему-то проявляет несвойственное ему милосердие.
Мне кажется, что я не усну. Меня почти тошнит от пережитых эмоций и их послевкусия, я того и гляди отравлюсь собственным страхом и ощущением надвигающегося конца. Вот только… Тепло машины, близость мужа, чувство безопасности, вторые сутки без нормального сна…
У меня не остается выбора вывезти все это без сна, меня вырубает мгновенно и эффективно, будто обухом кто по голове приложил.
Сон темный, тяжелый, душный, и я во сне хватаюсь за колени мужа, и монстры, тянущие ко мне свои липкие руки, отступают. Пятятся обратно в свою темноту.
Просыпаюсь через несколько часов… Там же. В машине. В полной темноте и тишине. Впечатавшись щекой в колени мужа.
Мужа…
Паника накатывает на меня внезапно — в салоне темно, и мне мерещится, что Влад не дышит. Хуже кошмара просто быть не может. Я подскакиваю и жесткая ладонь меня тут же ловит и прижимает обратно.
— Спи… — сипло приказывает мне Влад, — я отпустил водителя, чтобы тебя не будить. Сейчас четыре утра. Слишком рано, чтоб просыпаться.
— Но ты… Тебе неудобно! И твоя рана…
— Спи!
Тон такой, что очевидно, что спорить с ним сейчас абсолютно бесполезно, так что я все-таки закрываю глаза и снова проваливаюсь в сон. Крепкий, темный, но на этот раз — без сновидений.
Второй раз просыпаюсь уже в постели. Жалюзи чуть-чуть приподняты, чтоб в комнате было светло, и сразу становится очевидно — времени никак не меньше полудня. А то и больше. Боже. Ну, я и спать…
Выходить — страшно.
Пока я здесь — меня не казнят, не изгонят, не сдерут с меня кожу, ткнув в лицо моей грязной правдой.
И момент явления пред очи мужа я оттягиваю как могу. Сначала в душе пытаюсь скрести с себя кожу — мне все кажется, что на ней остались липкие следы пальцев Муратова. Потом мажу синяки, сначала мазью от гематом, потом — тональным кремом.
Долго вожусь с выбором одежды.
Но в конце концов…
Отходные маневры заканчиваются. Мне приходится выйти наружу и… Почти сразу услышать звучную матершину, льющуюся рекой изо рта Владислава Ветрова.
Я иду на звук — и выбредаю в гостиную. Влад в распахнутом на груди халате и пижамных штанах лежит на диване, и над ним склонился высокий, бритый под ноль мужик. Скользнув взглядом по комнате, я замечаю рядом с коленом мужика разложенный чемоданчик с лекарствами, а приглядевшись к его занятию, вижу, что он занимается шитьем…
Господи, рана выглядит просто кошмарно. Как Влад с ней вообще вчера ходил?
— Я говорил, что вам нужна анестезия, — укоризненно замечает врач, затягивая на стежке узелок, — один укольчик — и проснулись бы вы уже зашитым.
— Я и так проспал двенадцать часов, — сухо отрезает Влад, — шейте, Денис Витальевич, мои впечатления вообще никак не относятся к вам. Хотя… Если они так вам мешают… Цветочек, иди сюда…
Притаившаяся в дверях, я оказываюсь совершенно не готова к тому, что меня заметят и даже позовут, поманят к себе… Я подхожу как в полусне — Влад стискивает мою дрожащую руку в своей крепчайшей.
— Смотри на меня, — неожиданно это звучит как просьба. И выполнить её оказывается сложнее, чем кажется, ведь внутри меня трясутся все поджилки разом.
Но он-то смотрит на меня… И отвести глаза первой — просто нереально. Просто стою, просто умираю, без единого звука — прямо как Влад…
Нет, правда, в комнате больше не звучит ни единого матерного слова, хотя Денис Витальевич возится со швами еще порядка четверти часа. И никак не заметно, что Влад давит в себе боль. Он будто от неё… отключается. Смотрит на меня и отключается. Даже улыбается слегка…
— Девушка, пойдемте к нам, в анестезиологи. Какая экономия будет на препаратах, — насмешливо комментирует врач, заканчивая со швами и что-то быстро строча на рецептурном бланке.
— Обойдетесь, — бесстрастно комментирует Влад, — это только мой морфий. И я на нем женат не просто так, а чтоб ни с кем не делиться.
Это совершенно неожиданные для меня слова сейчас. Такое ощущение… Такое ощущение, что он даже не думает от меня избавляться. Как такое возможно?
— Перевязку сделать или вы сами?
— Сами, — коротко отрезает Влад, не спуская с меня взгляда, — мы ведь справимся, Цветочек?
Я киваю, хотя сам смысл вопроса еле улавливаю. Справиться с перевязкой? Это такие мелочи, в сравнении даже с тем, что он вчера для меня сделал. Так что… Я приложу все усилия.
Врач едко фыркает, будто даже и не сомневался в ответе.
— Ну давайте, госпожа медсестра, приступайте. Я проконтролирую.
У меня подрагивают руки всякий раз, когда пальцы оказываются поблизости от раны. Но к своей маленькой, нерешительной гордости — врач комментирует мою перевязку только один раз, когда ему кажется, что я накладываю бинт не очень плотно.
— Что ж, утешает, что я оставляю пациента в ответственных руках, продолжайте в том же духе, — с этими словами Денис Витальевич и уходит, оставляя мне кучку бинтов, а Владу — рецептурный бланк со схемой приема препаратов.
И наступает тишина. Мы одни. Одни! Сидим рядом на диване, и я так боюсь поднять глаза, что даже на стену кажется проще залезть.
— Тебе нужен врач? Может быть, психолог? — Влад продолжает свой допрос. — Ты была в шоке вчера, может быть, тебе нужна помощь по преодолению этой ситуации?
Господи, боже…
От такой заботы можно с ума сойти…
Понять её — у меня не получается. Зачем это все? Для меня, для грязной, запятнанной, все эти знаки внимания? Я знаю, что мой муж — жесткий человек, даже местами жестокий, но не будет же он вот так трепетно заботиться обо мне, чтобы потом вышвырнуть.
Как бы то ни было — Влад терпеливо ждет ответа. И прежде чем его дать, я прислушиваюсь к эмоциям внутри себя.
— Не сейчас, — прошу честно, — я еще не готова об этом говорить… Нужно дать время… Остыть. Позже… Я не откажусь, пожалуй.
Влад кивает, принимая мой ответ. Между нами снова повисает тишина, во время которой я никак не могу найти в себе силы поднять глаза. Веки будто отлиты из самого тяжелого металла в мире.
А вдруг я подниму глаза и увижу презрение в его взгляде?
— Боишься меня? — голос Влада звучит хрипло, когда он проводит ладонью по покрывалу рядом с моим бедром. Меня задевает только кончиком ногтя, но кажется — будто по ноге прочертили тигриным когтем, раскаленным в жерле вулкана.
Я нервно встряхиваю головой, показывая, что нет, не боюсь. Как такое вообще могло в голову прийти?
— Не ври, — голос Влада становится жестче, — на твоих глазах я вчера покалечил двоих человек. Хочешь сказать, что для тебя это совершенно не имеет значения?
— Мразей, — мой голос звучит сипло, и мне приходится прочистить горло, чтобы говорить нормально, — ты покалечил двух мразей. Мне… Мне их не жалко. Совсем не жалко. Я ужасная, я знаю…
Его ладонь накрывает мою щеку, палец — будто перечеркивает губы, запрещая продолжать.
Я точно знаю, что сказала правду. Что вчера, когда он ворвался в охотничий домик, когда с размаху пнул Муратова в грудь, отшвыривая от меня, я подумала…
