со стороны. Внутри всё будто сковало ледяной коркой, а, может, наоборот, горело адовым огнём.
«Ну, я же знал! Боже, я всегда это знал. Почему же так больно?» — сцепил Вадим зубы до хруста.
— Ты всё правильно понимаешь. Она, конечно, периодически находит себе новые развлечения, вроде таких, как ты, — смерил его Север взглядом, — но всегда возвращается.
— И давно?
— Что давно? — усмехнулся Север. — Давно. Всегда. Со школы. Если ты об этом, — кивнул он на кровать.
— И тебя всё устраивает? — хмуро хмыкнул Вадим.
— Нет, не всё. Но между вариантом потерять её совсем или быть с ней так, я выбрал последний. Так что давай собирай свои вещички, — открыл он шкаф, — и вали, Вадик.
— А может, это ты уходишь, а я остаюсь? — хмуро следил он, как Север вытаскивает его вещи.
— Ой, не смеши меня, — совсем невесело скривился Север. — Ты же так не сможешь. Для тебя ты — главный, а для меня — она. И в этом наше главное различие.
Он бросил на смятую кровать одежду Вадима: чистую рубашку, спортивный костюм.
— Это тоже моё, — показал на его рубаху Вадим.
— Ах да, прости, — Север содрал с себя рубашку, демонстрируя рельефные, словно литые, мышцы. — Прости, я её немножко помял, — издевательски расправил он ткань. — Но думаю, ты переживёшь.
— Сайт знакомств — это тоже ты? — холодно спросил Воскресенский.
Север белозубо улыбнулся.
— Хотел ей показать, какой ты слабак, Вадичка. И как вижу, не ошибся. Прости, но ты сам виноват. Вёл бы себя как мужик, верил бы своей бабе, а не всякому шакалью — и была бы она сейчас с тобой на вечеринке, а не в моих объятиях.
— Ясно, — коротко кивнул Вадим.
А что ещё он мог сказать? Что ещё мог сделать? Всё было ясно как божий день.
Видимо, это всё.
Он молча развернулся и вышел.
— Вадим! Вадик! Вадь, подожди! — бежала за ним по площадке с барбекю Гордеева.
Пахло дымом и жареным мясом. Гремела музыка. Изрядно накачанные спиртным гости праздновали: танцевали, смеялась, ели мясо, дурачилась. Большинство уже плавно переместились в бассейн и резвились там.
Вадим шёл к холодильнику у мангалов — желание напиться было просто нестерпимым. Напиться, сломать что-нибудь, испортить, разнести вдребезги. Напиться и забыться. Думать он будет завтра. Потом. Когда не будет настолько больно. Когда сможет думать.
— Чего тебе, Насть? — вытащил он из таявшего льда початую бутылку водки. Похоже, её использовали для коктейлей, но какая, сука, разница.
Он свернул крышку. Глотнул. Горло обожгло. В груди запекло.
Хорошо! Но мало.
— Ну так, ничего. Хотела сказать, что играла в твою игру. Мне очень понравилось, — кокетливо пожала она плечиком.
— Угу, — равнодушно кивнул Вадим, снова приложившись к бутылке.
— Слушай, я там дошла до развилки, ну, где герои встретились, и никак не могу пройти дальше, вроде на все вопросы отвечаю, а оно не пускает. Наверно, не все задания выполнила?
— Угу, — всё так же отстранённо кивнул Вадим. И не меняя интонации, спросил: — Хочешь трахаться?
Отхлебнул ещё, пока девчонка ошарашено на него таращилась.
— Ну-у-у… — неуверенно протянула она.
— Так да или нет? — посмотрел на неё в упор Вадим.
— Что прямо сейчас?
— Нет, блин, в следующую среду. Конечно, сейчас.
— Хочу, — выдохнула она.
— Пошли, — кивнул Воскресенский на дом и пошёл впереди, прихватив бутылку.
Платье она стягивала неуверенно. Словно сомневалась, что Вадим не пошутил.
Сама сняла лифчик, трусики.
Потянулась к его губам, но он отвернулся.
Снова отхлебнул из бутылки и толкнул девчонку на кровать.
Расстегнул штаны. Достал из тумбочки резинку. Раскатал. И больше не стал ни о чём думать.
Организм знал своё дело и двигался легко. Привычно. Ритмично. Уверенно.
Вадим не чувствовал ничего. Когда она то ли пискнула, то ли хныкнула, потом дёрнулась, ещё два раза толкнулся и остановился.
— Браво, — раздался от двери Иркин голос и громкие одинокие хлопки. — Бурные аплодисменты, переходящие в овации. Ты превзошёл себя, Вадим Воскресенский. Сам не кончил, а девушке удовольствие доставил. Вижу, ей понравилось.
— Ира? — подскочила Гордеева. — Ир, честное слово, он сам предложил, — испуганно прикрылась она платьем.
Ирка отмахнулась от неё как от навозной мухи.
Воскресенский хлебнул ещё и потом только выкинул презерватив и застегнул ширинку.
— Ир, что случилось? — догнала её Аврора.
Когда Вадим вышел на крыльцо, Ирка была уже у ворот.
— Всё нормально, Рор, — обняла она подругу, обернулась к Воскресенскому. — Просто мы только что расстались.
— Ир! — крикнул Воскресенский. — Ира!
Покачнулся. Перед глазами плыло.
Споткнулся, пытаясь спуститься с крыльца. И кажется, упал. Кто-то помог ему подняться.
Как снова оказался в своей комнате, Вадим уже не помнил.
— Новости у меня не самые хорошие, поэтому решил заехать сам, — положил на край кухонного стола свою неизменную папочку Борис Викторович.
Ирка выдохнула. Мама плюхнулась на стул.
Да, плохие новости — это то, чего им сейчас меньше всего не хватало. А раз Воскресенский приехал сам, да ещё в выходной день, новости действительно ахтунг.
Ирка сцепила руки в замок, сжав пальцы до хруста.
Вся неделя прошла в мучительном ожидании: звонка, стука в дверь, воя полицейских машин под окнами, репортажа в «Хронике происшествий» о том, что на старом кладбище найден труп с признаками насильственной смерти. Но было тихо.
Всю неделю Ирка почти не спала, а когда ненадолго забывалась сном, то видела одни и те же картинки, одна хуже другой, что сменялись как в калейдоскопе.
Пиковый туз на мужском запястье, покрытом рыжеватыми волосами, ноги в потёртых кроссовках, что торчат из земли и картина маслом, как кулон со шлемом, подаренный Иркой Вадиму, бьёт Гордееву по лбу на каждый его толчок. Это ей снилось чаще всего.
Она упала и отключилась на несколько часов без сновидений, только когда пришла от гинеколога.
— Всё хорошо, — ответила врач на все Иркины вопросы разом, сначала снимая стерильные перчатки после осмотра, затем глядя в монитор УЗИ. — С малышом всё в порядке. Ну а вам, нужно сдать вот эти анализы, — положила она перед Иркой направление, —
