И чувство бесконечного счастья, взрывающееся во всём теле красочными фейерверками.
— Утро ещё не наступило, Истома, — рычит он и его зубы вонзаются в особенно чувствительное место на шее, заставляя меня выгнуться под ним дугой и глухо застонать.
И я снова превращаюсь в безвольную куклу в его руках, в которую он играет так, как ему того хочется. Но я не могу сказать ему «нет». Я вообще утратила дар речи. Единственное, на что меня хватает — это изо всех сил обнимать Басова, млеть в его объятиях и любоваться уверенными движениями сильного, тренированного тела, не веря, что он действительно и всецело принадлежит мне.
Спустя вечность, Ярослав затаскивает меня в душ, а затем мы оба, завернувшись в огромные банные халаты, располагаемся в гостиной. Снова едим мороженое. Болтаем о пустяках.
А ещё Басов периодически берёт в руки телефон и фотографирует меня, когда я того не вижу.
— Не надо, — пытаюсь я упрекнуть его, но парень только хищно улыбается мне и рубит.
— Надо.
Уже под утро, в опасной близости к тому моменту, когда мне придётся покинуть этот сладкий, наполненный любовью мир, и вернуться в своё серое, непрезентабельное настоящее, мы лежим на диване, а я сонно вожу пальчиком по груди Ярослава.
— Что ты делаешь? — хрипло спрашивает он.
— Считаю твои родинки, — целую я очередную, до которой дотронулась.
— Зачем? — ерошит Ярослав мою макушку.
— Чтобы помнить тебя... всегда.
Неожиданно хватка его становится жёстче, и парень за волосы подтягивает меня к себе. А затем впивается в мой рот поцелуем. Таким развратным. Таким требовательным. Таким жадным. Будто бы и он пытается запомнить меня навечно.
Из уголка глаза скатывается слезинка, и я всхлипываю, пока язык парня толкается в меня, накачивая кровь пузырьками шампанского, и заставляет сходить с ума.
— Ты и так никогда не сможешь меня забыть, Истома.
— Не смогу, — согласно выстанываю я, — но ведь это же и хорошо, правда?
Вот только Басов ничего мне на это не отвечает, лишь снова целует, целует, целует... Так, что я понимаю — хорошо. По-другому и быть не может.
Занеженная до безобразия и завёрнутая в его объятия, я всё-таки отрубаюсь. Лишь чувствую, как парень бесконечно и нежно гладит меня и шепчет какие-то милые глупости. О том, что я красивая. О том, что всё будет хорошо. О том, что я достойна большего.
Не успеваю переварить его слова и проваливаюсь в глубокую кроличью нору, но, кажется, уже через секунду вздрагиваю от звука будильника, что Ярослав специально завёл, чтобы мы не проспали все на свете.
Подскакиваю с дивана и недоумённо кручу головой, в первое время не понимая, где вообще нахожусь. Затем взгляд замечает в обеденной зоне на стуле моё платье и бельё. Щёки тут же вспыхивают ярким пламенем. И испепеляют меня к чертям собачьим.
Ох...
Закрываю глаза кулачками и качаю головой. Хочется поплакать. И может быть, даже умереть со стыда. Особенно тогда, когда из спальни, полностью одетый, выходит Басов и подмигивает мне.
— В душ пойдёшь?
— Э-м-м... пожалуй, нет, — переступаю я с ноги на ногу и ещё сильнее кутаюсь в плед, ощущая себя абсолютно беззащитной под его сканирующим взглядом.
— Ок, — кивает парень и натягивает на себя камуфляжное худи с нагрудной вышивкой «Dolce Gabbana», — одевайся, отвезу.
— Ладно, — киваю я и пытаюсь разглядеть хоть какие-то эмоции на его скуластом лице, но у меня ничего не выходит.
Грудь неожиданно и болезненно стягивает раскалённый добела металлический обруч.
— Истома, — склоняет набок голову Басов, — давай поиграем в гляделки в машине. Время, — и показательно стучит по своим наручным часам.
Я тут же киваю и бросаюсь собирать разбросанные вещи, а затем, торопливо перебирая ногами, спешу скрыться в спальне, игнорируя прилетевшее в спину:
— Чего я там не видел, Истома? — и ржёт.
Придурок.
Качаю головой, но упорно трясущимися руками пытаюсь упаковать себя в тряпки. Криво, косо, но получается, и я облегчённо выдыхаю, а затем выхожу обратно к Басову.
Не выдерживаю и задаю вопрос в лоб. Потому что меня жрут черви сомнения. А ещё, потому что мне необходимо знать, что я всё ещё нужна ему после всего, что между нами случилось.
Суеверный страх безжалостно насилует мозги и только парень, стоящий передо мной, может испепелить его одним лишь своим словом.
— У нас всё нормально?
— Конечно, — пожимает Ярослав плечами и улыбается мне, глядя на меня чуть исподлобья.
— Прости. Просто я, — заламываю руки, — боюсь.
— Перестань, — притягивает он меня к себе и смачно впивается в губы, сразу же наполняя тело сладкой эйфорией, — страх — бесполезное чувство, Истома.
Киваю непонятно чему. А затем облегчённо прикрываю веки, когда Басов переплетает наши пальцы и ведёт меня на выход. Обуваемся. Покидаем его квартиру. Едем по едва просыпающемуся утреннему городу. Молчим.
Перед моим домом долго целуемся. А потом я всё-таки покидаю кожаный салон и самого лучшего на свете парня, с которым мне не хочется расставаться по меньшей мере никогда.
Перед самым выходом он тормозит меня за руку.
Долго всматривается мне в глаза и произносит тихо:
— Спасибо.
— За что?
— За всё...
Лишь киваю, а затем позволяю в абсолютном молчании довести меня до двери моей квартиры. И попрощаться, в последний раз подарив губам нежное прикосновение его губ.
— До завтра? — пытливо спрашиваю я. — Или уже до понедельника?
Но Ярослав лишь улыбается мне и кивает на дверь.
— Иди, Истома, уже слишком поздно...
И я подчиняюсь. Порывисто сама целую его последний раз в щеку, а затем толкаю дверь в квартиру и переступаю порог.
Меня окутывает тишина и темнота. Тихонечко разуваюсь и прибираю обувь на полку. Снимаю ветровку. Торможу на мгновение, вздрагивая оттого, что холодильник вдруг разорвал тишину и чуть затарахтел.
— Вот же чёрт! — выдохнула я и по привычке перекрестилась.
А дальше на носочках двинула к своей комнате. Прошла внутрь, притворила за собой дверь, а затем развернулась и неожиданно зажмурилась.
Яркий свет ударил по глазам и резанул по нервам. По телу разлилась серная кислота ужаса. Прикрыла в момент вспотевшими ладошками лицо, но убежать от уродливой действительности так и не смогла.
Барабанные перепонки разорвало от голоса матери, что сидела в данный момент в кресле у окна.
— Ну что, доброе утро, Вера?
Глава 42 – Епитимья
Вероника
В первую секунду тело ещё не осознаёт, что именно происходит. Оно теряет равновесие от внезапного и молниеносного нападения, заваливается на колени, рефлекторно прикрываясь, но ещё плавает в зыбком непонимании происходящего. Не верит, что это в принципе возможно. Но со вторым ударом нервные окончания начинают визжать, подавая сигналы мозгу, и тогда каждая клеточка наконец-то взрывается болью.
Я кричу. Пытаюсь увернуться. Прикрыться. Хоть как-то спрятаться от жалящих и разъярённых ударов, но проигрываю.
— Мамочка, не надо, прошу! — визжу я, когда металлическая бляшка отцовской портупеи впивается в нежную кожу на бедре. А затем ещё раз и ещё, пока из груди не вышибает весь воздух, вместе с воплем непереносимой муки.
— Дрянь! Какая же ты дрянь выросла, Вера! — орёт она дурниной и дёргает меня за ворот моего платья. Ткань впивается в горло до удушья и я, закашливаясь, пытаюсь освободиться из этих тисков, но тут же получаю удар ремнём по рукам. — Позор на мою голову! Позорище!
Взвизгиваю. Из горла вырывается плач.
Но в следующую минуту кричу на разрыв глотки, потому что мать снова дёргает платье на спине и в этот раз пуговички не выдерживают такого натиска и разлетаются по комнате, закатываясь под шифоньер. А я по инерции заваливаюсь вперёд и не успеваю выставить впереди себя руки, до искр из глаз врезаясь в спинку собственной кровати.
Колени от страха превратились в желе, и я уже не могу подняться. Да и смысл? Мать сильнее меня, выше почти на голову, да ещё и гораздо крупнее. Будь её воля — и она просто раскатает меня в этой комнате, не оставив и мокрого места. Именно поэтому я лишь забиваюсь в угол и жду, когда же этот кошмар наконец-то уже закончится, ещё даже не догадываясь, что это лишь начало.
