— Страх перед публикой? — продолжает он.
Прикладывается к бутылке и закидывает голову назад.
— Эндрю, когда я горланила в машине вместе со стереосистемой, — говорю я, откидываясь на спинку стула, — у меня даже мысли не возникало, что я могу петь перед публикой. Какой уж там страх…
Эндрю пожимает плечами и делает еще глоток, потом ставит бутылку на стол.
— Ну, прежде всего, к твоему сведению, я лично считаю, что голос у тебя вполне сносный. Я ведь слышал, как ты пела.
Закатываю глаза к потолку и складываю руки на груди:
— Спасибо, конечно, но ты же понимаешь, что легко подстроиться, когда кому-нибудь подпеваешь. А запою я одна, да еще без сопровождения, у тебя уши завянут. — Наклоняюсь к нему поближе. — А кстати, с чего это мы вдруг заговорили обо мне? — Я игриво прищуриваю один глаз. — О тебе мы сейчас должны говорить, только о тебе. Признавайся, где так научился петь?
— Просто слушал много, наверное. Только, как Джаггер, это все равно никто не споет.
— Ты меня извини, но я не согласна. А что, ты так прямо обожаешь Джаггера? — полушутя задаю я вопрос, и он тепло улыбается в ответ:
— Ну, он, конечно, тоже на меня повлиял, но тот, кого я по-настоящему обожаю, чуть постарше будет.
В его глазах светится какая-то необъяснимая тайна.
— Кто же это? — спрашиваю я, теряясь в догадках.
И вдруг, ни с того ни с сего, Эндрю наклоняется ко мне, обнимает за талию, приподнимает и усаживает к себе на колени, лицом к лицу. Я слегка шокирована, но не протестую, не пытаюсь вырваться. Он очень серьезно смотрит мне в глаза:
— Послушай, Кэмрин…
Я улыбаюсь, а сама удивленно думаю, с чего это он вдруг, что он такое задумал.
— Что? — Слегка наклоняю голову в сторону, руки гладу ему на грудь.
Он не отвечает, только по лицу вдруг пробегает тень.
— Ну, что, говори же!
Любопытство мое разгорается еще сильнее.
Эндрю крепче сжимает мою талию, наклоняется и проводит губами по моим губам. Я медленно закрываю глаза. Это нежное прикосновение вызывает во мне дрожь. Мне хочется поцеловать его, но я не знаю, стоит ли сейчас это делать.
Он отрывает губы, и я снова открываю глаза:
— В чем дело, Эндрю?
Он улыбается, и на душе опять становится тепло и покойно.
— Да так, ни в чем, — отвечает он, ласково похлопывая меня ладонями по бедрам, и я вдруг снова вижу перед собой прежнего Эндрю, веселого, игривого, готового шутить по всякому поводу. — Просто хотел, чтобы ты посидела у меня на коленях. — И озорно усмехается.
Я начинаю ерзать, пытаясь сползти с него, хотя и не очень настойчиво, а он снова обнимает меня за талию и не пускает. И за весь вечер он позволяет мне сойти с его коленей, только когда мне надо в туалет, но и туда провожает до самой двери и стоит там, ждет, пока я не выйду. Мы сидим в этом баре еще долго, слушаем, как Эдди с ребятами исполняют блюзы, музыку в стиле блюз-рок и даже несколько старых джазовых песенок. Уходим мы только после одиннадцати.
В гостинице мы довольно долго сидим в моем номере, смотрим какой-то фильм по телевизору. Мы с ним уже успели наговориться вдоволь, но я чувствую между нами какое-то странное напряжение, словно он хотел мне что-то сказать и не сказал… Да и я тоже.
Мне кажется, мы с ним очень похожи: оба не желаем сделать первый шаг.
Что нас останавливает? Может быть, все дело во мне и наши с ним отношения не сдвинутся с мертвой точки, пока он не почувствует, что я знаю, что хочу именно этого? А может, он и сам не знает, чего хочет?
Но как могут два человека, которых бешено влечет друг к другу, не поддаться этому чувству? Уже больше двух недель мы с ним разъезжаем по дорогам страны. Мы успели поделиться своими сокровенными тайнами, мы даже в некотором смысле успели пережить минуты настоящей близости. Мы спали на одной кровати, касались друг друга, и хоть бы что, нас с ним словно разделяет незримая стена, и ничего с этим не поделать. Мы трогаем пальцами эту стену, мы смотрим в глаза друг другу, мы знаем, чего оба хотим, но стена, зараза такая, никуда не исчезает. Либо нас судьба за что-то наказывает, либо мы с ним предаемся самому настоящему, без дураков, самоистязанию.
— Не подумай только, что я уже хочу уезжать, — говорю я, когда Эндрю собирается уйти к себе в номер, — но долго мы еще пробудем в Новом Орлеане?
Он берет с ночного столика свой мобильник, бросает быстрый взгляд на экран, потом сжимает аппарат в руке.
— Наши номера оплачены до вторника, — отвечает он, — но решай сама, если хочешь, можно уехать и завтра.
Сжав губы, я улыбаюсь, делаю вид, что усиленно размышляю, постукивая указательным пальчиком по щеке.
— Даже сама не знаю, — наконец произношу я, вставая с кровати. — Мне, конечно, здесь очень нравится, но ведь надо же, в конце концов, ехать в Техас.
Эндрю с любопытством смотрит на меня:
— Да? Так ты все еще не передумала ехать в Техас?
Медленно киваю, на этот раз размышляя по-настоящему.
— Нет, пожалуй, — отвечаю я сдержанно. — Но ведь я с самого начала собиралась ехать в Техас…
И вдруг меня как громом поражает мысль: «Может быть, в Техасе все и закончится». Я сразу мрачнею.
Эндрю целует меня в лоб, улыбается:
— Ладно, ложись спать, утро вечера мудренее, — и уходит.
А я не могу ничего поделать. Невидимая стена слишком толста и прочна, я слишком боюсь ее, не могу протянуть к нему руку, не могу остановить.
Через несколько часов, ранним утром, когда еще совсем темно и нормальные люди еще спят, я вдруг просыпаюсь и сажусь на кровати. Не знаю, что меня разбудило, но мне кажется, какой-то громкий звук. Я постепенно прихожу в себя, озираюсь в темной, хоть глаз выколи, комнате, жду, когда глаза привыкнут к мраку и я увижу, что такое могло меня разбудить. Скорее всего, что-то упало. Встаю, иду по комнате, отдергиваю занавески, но совсем чуть-чуть, чтобы свету было побольше. Гляжу в сторону ванной комнаты, телевизора, а потом на стенку, разделяющую наши с Эндрю номера. Да-да, наши с Эндрю. И тут мне приходит в голову, что я слышала во сне звук, донесшийся из его номера, ведь я лежала головой именно в ту сторону.
Натягиваю поверх трусиков белые шорты, беру карту-ключ и еще одну, от его номера, Эндрю сам вручил мне ее на всякий случай, и босиком выхожу в ярко освещенный коридор.
Подхожу к его двери и для начала легонько стучу в нее согнутым пальцем:
— Эндрю!..
Ответа нет.
Стучу снова, на этот раз сильнее, зову его, и опять без ответа. Подождав немного, сую карту в щель, потихоньку открываю дверь: вдруг он еще спит.
Эндрю сидит на краю кровати, локти на коленях, сложенные ладони свисают между ног. Плечи опущены, спина выгнута дугой, взгляд устремлен в пол.
