Погрузившись в мысли, я не слышу шагов, раздающихся за моей спиной, а потому, когда Дамир мелькает в поле моего зрения – неожиданно раню палец ножом.
– Нужно остановить кровь, – Дамир кивает на красные капельки, стекающие по моему указательному пальцу, и отводит меня к умывальнику.
Я не чувствую боли. Совсем без ощущений. Порезалась, подумаешь. А он оставляет меня возле умывальника и через несколько минут возвращается с дорожной аптечкой. Промокает влажную кожу бумажным полотенцем, а затем клеит сверху раны небольшой пластырь. Касания его рук – нежные, ласковые. Они вырывают меня из реальности и бросают в невидимое прошлое, туда, где мы были счастливы вдвоём.
– Можно я у тебя кое-что спрошу? – Дамир, не отстранившись, по-прежнему стоит напротив меня и держит за запястье.
Я одобрительно киваю головой.
– Почему ты ушла от мужа?
– Потому что узнала правду.
– Тогда ты совершила ошибку, – произносит, улыбаясь краешком губ.
– Почему?
– Потому что. Ну, узнала… Ну, правду и… Что? Какая разница? Он же любит тебя, Дин. Принял Саньку, как своего.
– Ты не понимаешь, – возражаю не очень убедительно.
– Возможно, – пожимает плечами.
– Ты же не это хотел спросить. Ведь так?
– Не это, – снова улыбка, но на этот раз немного шире.
Дамир ждёт, когда я скажу правду, а я… Боюсь говорить вслух всё, что думаю. Мои мысли – наша погибель. Стопроцентная! Он – моё табу на всю жизнь. Сегодня. Завтра. Через год. Всегда запретный!
– Что с твоей ногой? Почему ты хромаешь? – я переключаюсь на более безопасную тему, не желая продолжать этот никому не нужный разговор.
– Старая травма. Не обращай внимание.
– Можно, я посмотрю?
Дамир округляет глаза, удивляясь.
– Не надо.
– Почему? Я хочу понять, чем можно тебе помочь.
– Дин, не нужно, ладно? Думай о себе и Саньке. Я уж как-нибудь позабочусь о себе сам.
Он оборачивается, чтобы уйти, но я шепчу ему в спину:
– Ты так сильно меня ненавидишь?
Дамир останавливается. Замирает на месте и слегка поворачивает голову вправо. А я вижу его профиль; вижу, как дрожат его губы.
– Нет. Я не испытываю к тебе таких чувств.
– Тогда почему ты такой упрямый? Держишь дистанцию, не позволяешь тебе помочь.
Дамир не успевает ответить – наш диалог прерывает трель мобильника, его мобильника!
Шагаев принимает вызов и сразу же отводит телефон в сторону, подальше от уха. В трубке слышится ругань, угрозы и… Моё имя!
– Высказался? – ухмыляется Дамир, а затем грубо произносит: – Фатхетдинов, какого хрена ты мне звонишь?
Глава 108
Дамир
Со скрежетом зубов я посылаю Фатхетдинова лесом и завершаю вызов. Динка смотрит на меня перепуганными глазами, прикладывая к груди руки. Бледная вся, взволнованная.
– Он найдёт нас, – качает головой.
Я делаю в направлении Дины несколько шагов и замираю на расстоянии вытянутой руки.
Обнять? Нет.
Засовываю руки в джинсы и окинув заинтересованным взором женский стан, ободряюще улыбаюсь.
– Не найдет.
– Откуда такая уверенность?
В ответ пожимаю плечами, а Динка, шмыгнув носом, подходит ко мне ещё ближе и, поборов свои сомнения, обнимает за плечи.
Её голова покоится на моей груди, а волосы на макушке щекочут кончик носа. Я вдыхаю аромат шампуня, подавляя порыв: схватить девушку в охапку, усадить себе на колени и баюкать, словно малое дитя.
– Ты не знаешь его. Мой муж, – на последнем слове у Динки дрожит голос, – очень упрямый человек. Для него нет ничего невозможного. Он добивается всё, что хочет. Абсолютно всё и любой ценой.
– Дин, – склоняюсь и шепчу на ухо, перебирая между пальцев длинные локоны. – Я в курсе, кто такой Давид. Если ты забыла, то когда-то он был моим другом. Не найдет он вас. Не бойся.
– Не могу поверить, что я в здравом уме вышла за него замуж. Слава богу, у нас нет общих детей, иначе… Подумать страшно.
Её признания разрывают моё сердце на куски.
Ну зачем? Зачем она мне всё это говорит? Я же не железный. Мне тоже больно, как и ей. А может быть, даже больнее. Она растит нашего Саньку, а я… Папин друг!
Нужно закрыть эту тему и поставить точку, но я не могу сдержать за зубами язык.
– Зачем тогда ты вышла за него замуж?
Я говорю не в упрек, но Дина считает иначе. Она отскакивает от меня, как от кипятка. Меняется в лице моментально. Светлые брови ползут вверх, а крылья носа широко раздуваются. Грудь вздымается, руки сжимаются в кулаки.
– А ты? Зачем женился ты? – неожиданно напирает вопросами.
– Дурак был.
– Да? Я думала, ты продал свою свободу взамен на жизнь с Анитой.
– Что ты сказала? – из груди вырывается хрип.
Что за ересь она несёт?
– Что слышал. Мне Эрнест Юсупович говорил. Два года назад. Сказал, что добился твоего УДО не ради меня.
– Бред. Причём здесь Эрнест? Был закон про амнистию.
– То есть, ты хочешь сказать, он мне соврал?
– Блядь, – рявкаю я, не сдержавшись. – Я не знаю, что тебе наплел этот старый хер, но мне дали срок три года и два из них я отсидел, а потом вышел по амнистии. Не УДО! Прошу заметить. Или ты мне не веришь, а?
– Я… – хлопает глазами, моргает быстро-быстро и пытается переварить, что я сказал. – Тогда вообще ничего не понимаю.
– И не поймёшь. По всей видимости.
– Мир, – срывается с её губ. – Ты любишь свою жену?
– Зачем спрашиваешь? – хмурюсь, ощущая, как по спине ползёт холод.
– Это важно для меня.
– Нет. И никогда не любил. За всю свою жизнь я любил только одну женщину.
– Меня? – неуверенно произносит и я киваю головой.
– До сих пор.
Динка замолкает. Покрывается алым румянцем и, спрятав лицо в раскрытых ладонях, тихо шепчет:
– Лучше бы ты соврал.
– Для чего?
Я шагаю вперёд. Тянусь к тонким запястьям и отвожу их в стороны, а затем, коснувшись ладонью виска, веду рукой сверху вниз:
– Я не люблю ложь. Она не приносит счастья. Или ты счастлива?
– Нет.
– Динка, – вздыхаю я. – Ты уверена, что тебе нужен это развод? Ведь так просто ты его не получишь. Придется прятаться, а ты… Помнится, не любишь это делать.
– Я помню, что говорила. Можешь не утруждаться, – отвечает с язвительной ноткой в голосе. – Я ошибалась. Понятно тебе?
– Ошибалась, – глотаю смешок. – То есть, я больше не трус в твоих глазах?
– Дамир, что ты хочешь от меня услышать? К чему весь этот разговор?
– Ты сама его начала, Диана! – произношу достаточно строго.
– Ладно, – делает глубокий вдох и, подняв ладони вверх, медленно выдыхает. – Я дура. Глупая. Идиотка. Чокнутая. Ты это хотел услышать или сказать больше?
– Нет, – отрицательно киваю. – Я всего лишь хотел узнать, зачем ты вышла замуж за Фатхетдинова.
– Потому что мне было трудно. Потому что после смерти мамы я осталась с маленьким ребенком одна, считая, что его отец нас бросил и уехал за границу! Я перебивалась с копейки на копейку, работая медсестрой. Санька постоянно болел, как пошел в садик, а у меня не было денег нанять няньку, поэтому… Чёрт! Я нуждалась в поддержке, нуждалась в помощи. Понимаешь? А Давид всё это время был рядом.
– То есть, ты вышла замуж не по любви?
– Да какая разница, Дамир?! Любовь или нет… Когда человек всё время рядом, когда он становится твоей: опорой, надеждой, то, разве, это не любовь?
Я грустно вздыхаю. Пора завершать этот дурацкий разговор. Динка сейчас в стрессе, на одних эмоциях. Чего я добьюсь?
– Ладно, Дин, – виновато улыбаюсь. – Мне пора ехать. Я оставлю тебе наличку. На неделю должно хватить. Ты лучше пока мне не звони. Я сам тебя наберу, когда смогу.
Обнимаю Динку за плечи, глажу ладонью спину, скользя рукой вверх-вниз.
– Береги себя и нашего сына, – шепчу ей на ухо, а губами покрываю макушку. – Вы самое дорогое, что у меня есть.
– А твой второй сын? Назим. Разве он – не самый дорогой?
Я отстраняюсь. Заглядываю в голубые глаза и, увидев в них: боль, страх и безнадежность, честно признаюсь:
