Она сама виновата, что он выгнал ее — ему жена нужна была, красивая спутница и ласковая любовница, а не служанка! И детей он отнял, потому что не хотел, чтобы они видели свою мать такой! Чтобы такими же выросли! Сама виновата…
А сейчас он смотрит на нее и радуется в глубине души, что рядом с ней нет мужчины, а его дочь не называет папой чужого человека. И красный цвет Аришке идет. И платье это идет — длинное, струящимся каскадом тонкой ткани уходящее в пол… Вырез этот, глубокий, откровенный, прям зовущий прикоснуться, провести по краю пальцем… Отодвинуть тонкую ткань, под которой нет ничего, кроме… Как ни странно, он прекрасно помнит ее грудь — небольшую, аккуратную, с вечно торчащими темными горошинками. Вот и сейчас, сквозь красный шелк они чуть выступают, бесстыже дразнят… Постеснялась бы! Мужики вокруг…
— Лану свою будешь так разглядывать, — резко одернула его Арина, допивая шампанское.
— Горько! Горько! — разнес ветер по округе, возвещая о прибытии молодоженов.
Лика только вышла из машины, а захотелось уже забраться обратно. Ей не нравились эти восторженные крики, ей не нравилось это шумное внимание, вынужденные поцелуи на глазах у всех, должные улыбки… Почему они просто не расписались в загсе?
— Котенок, потерпи, мы скоро уедем отсюда, — раздался рядом тихий, подбадривающий голос Руслана.
А целоваться все-таки придется. Не отстанут же со своим проклятым «горько»! Лика поддалась рукам почти что мужа и под радостные возгласы дала себя обнять и поцеловать.
— Только платье не мни, пожалуйста, — еле слышно проговорила она Руслану на его уж слишком крепкое объятие. Да и вообще, платье не стоит трогать руками — пятна же останутся!
— Недотрога, — фыркнул Руслан, улыбнулся и, ослабив хватку, повел невесту в шумную толпу.
Поздравления, добрые пожелания, искренние слезы на глазах самых сентиментальных — все это нормально. Но у Лики под ногами задрожала земля. Каждый шаг — как по болоту, каждый выкрик — как выстрел сквозь туман, сквозь вату… Ей стало дурно.
— Лик! — долетел до нее встревоженный голос Руслана, а еще через мгновенье ее подхватили чьи-то руки.
Шум вдруг исчез, лишь где-то далеко все еще играла музыка — кажется, это Шопен… А еще через пару мгновений она отчетливо услышала встревоженные голоса Руслана и мамы…
— Лик! — где-то совсем близко еще один встревоженный чужой мужской голос позвал ее, и руки, тоже чужие, незнакомые, вдруг коснулись ее лица.
Лика пришла в себя на руках отца. Это его ладонь, теплая, осторожная, касалась ее щеки — и от этого прикосновения захотелось избавиться.
— Я в порядке, — отстранилась Лика, в упор не желая замечать ни искренний испуг отца, ни боль в его глазах от холода вечно ускользающей дочери.
Переволновалась, перенервничала… Зашелестевшая толпа уже принялась выдвигать догадки случившегося. Кто-то, особенно мудрый, предположил, что невеста беременна. Да черт с ними, они сюда для этого и пришли: поглазеть, посплетничать, обсудить стоимость платья невесты, погадать о подарках родителей и от души поесть и выпить! А теперь еще и обсудить, на каком сроке предполагаемой беременности находится невеста. Ну и ладно, пусть обсуждают, раз больше поговорить не о чем — вернувшись под крыло жениха, Лика спешила покинуть толпу. Ей нужен воздух и немного тишины — гораздо легче стало, когда Руслан увел ее к пруду.
— Иди к гостям, я уже в порядке, — проговорила Лика, улыбкой подбадривая парня.
Она хочет побыть одна, хочет надышаться воздухом. Регистратор задерживается, до церемонии есть время…
— Руслан, иди. Я подойду сейчас.
Руслан ушел. С площадки за Ликой внимательно наблюдали мама и отец, готовые в любую минуту прийти к ней на помощь — Лика отмахнулась, не надо. Отмахнулась и от подруги — никого ей сейчас не надо. Глубоко вдыхая свежий воздух, Лика спустилась к воде, не замечая, как намокает подол платья. Черт с ним, с платьем. Сейчас приедет регистратор и жизнь повернется вспять… И не знает Лика, хорошо это или плохо. Издалека наблюдает за Русланом: он принимает поздравления за них двоих, то и дело оборачивается на нее, волнуясь, переживая и не понимая причин случившегося обморока. Он хороший. Он будет заботливым мужем.
Но снился ей сегодня другой. Хмурый, вечно злой и недоверчивый. Не дает ей покоя тот, кто ее не любит. Кто ненавидит только лишь за то, что у нее Каринкино лицо и фамилия ненавистного семейства. Тот, чей поцелуй помнит она до сих пор, как и руки его, и глаза черные… Тот, кого забыть так хочет. Тот, кого забыть не получилось.
Как же хочется плакать… Как хочется сесть вот прямо здесь, на траву, на землю, и разреветься от обиды, от отчаяния, от боли. И не хочет она эту свадьбу. Не хочет! Не хочет! И сбежать бы отсюда… Бежать бы, продавливая каблучками нагревшийся асфальт, подбирая юбки платья, уворачиваясь от фаты, туда, в ту маленькую квартирку, в которой пусть недолго, но ей было хорошо. В которой ее не ждут и не любят. Да черт с тобой, Власов! Просто сбежать бы… Пусть в никуда, пусть ни к кому — только подальше отсюда!
Словно почувствовав что-то, Руслан обернулся. Поздно бежать. С ним, с хорошим человеком в белоснежном костюме жениха, она так поступить не может. Гости уже здесь. Уже готово их свидетельство о браке. Уже едет сюда регистратор. Им останется только перед самолетом заехать в загс и поставить подписи, забрать свидетельство… А если не ставить? Надо поговорить с Русланом… «Хороший мой, ты же поймешь меня, правда? Для всех любопытных вот она, свадьба, здесь! И кольца, и красивые возвышенные фразы… Белое платье, фата, шампанское и слезы родителей — все останутся довольны! А ты ведь поймешь меня? Ты же отпустишь?»
Лика подобрала юбки платья и направилась к гостям. Решено. В загсе она ничего подписывать не будет, а церемония здесь все равно не имеет юридической силы — они отпразднуют как положено, порадуют гостей, родителей, а потом… Потом Руслану будет больно, но не больнее, чем жить во лжи рядом с равнодушной женой. Руслан поймет, он простит.
Воодушевленная, Лика поднималась на площадку. Гости оборачивались, кивали, спрашивали о самочувствии — получив формальные ответы, спешили
