Кто бы знал, как сильно она этого не хотела и, чего уж, боялась! Так сильно, что вторую неделю она мучилась бессонницей и ждала сентябрь с тяжёлым сердцем. Нутром чувствовала, что появление этих новеньких принесёт большие трудности.
Будь её воля — никаких экспериментов в своей школе она бы и близко не допустила. Но выбора у неё не было…
Так что оставалось лишь подчиниться обстоятельствам, а нервы успокаивать корвалолом.
Только не очень-то помогало. Из-за этой нервозности всё из рук валилось, пропал аппетит, вылетали из головы самые элементарные вещи. Поэтому Нонна Александровна подстраховалась заранее — написала подробный список вопросов, который следовало обговорить на педсовете. Начала с привычных дел, а главную новость оставила напоследок.
— Итак, по нагрузке мы всё обсудили. Задачи тоже всем понятны? Хорошо. Тогда до начала сентября жду от каждого план работ на первое полугодие. И, Дмитрий Константинович, отписок я не приму.
Нонна Александровна многозначительно и строго посмотрела на физрука, потом перевела взгляд на своего заместителя по учебной части, худенькую, нервную женщину лет сорока.
— А вы, Нина Лаврентьевна, будьте любезны предоставить мне расписание занятий для утверждения к тридцать первому августа.
Женщина сразу разволновалась, пошла пунцовыми пятнами, но заверила, что всё будет.
— Тогда последний вопрос и закончим педсовет.
Нонна Александровна сделала многозначительную паузу, оглядев всех присутствующих.
— В этом году мы приняли решение отступить от правил. И взяли в качестве эксперимента в выпускной класс двух новых учеников на бесплатной основе. Катю Казанцеву и Эрика Маринеску.
По актовому залу прокатился удивлённый гул. Педагоги, до этой минуты хранившие безмолвие, зашептались, переглядываясь.
— Но… почему? — недоумевая, спросила Нина Лаврентьевна.
— Повторяю — в качестве эксперимента.
Гул не умолкал, и хотя Нонна Александровна ожидала подобной реакции, она вдруг испытала раздражение. Они-то с чего так всполошились? Им-то что терять, если эта затея обернётся провалом? Это они с мужем рискуют именем, репутацией, состоянием. А этим лишь бы воздух посотрясать.
Но вслух, разумеется, она этого не сказала. Наоборот, терпеливо продолжила:
— Да, мы гордимся нашими учениками, их успехами, их победами. Наши выпускники с лёгкостью поступают в лучшие вузы. Мы с блеском прошли аккредитацию. Но, будем честны, мы изначально отбираем для себя лучших. И вот вопрос: сможем ли мы, такие сильные и опытные педагоги, добиться столь же высоких результатов. Словом, воспринимайте это как вызов вам, вашим умениям, опыту, педагогическому таланту. Между прочим, многие частные школы страны предоставляют ежегодно несколько бесплатных мест. И такая программа лояльности существует уже достаточно давно. Ну вот теперь и мы в ней поучаствуем.
— Нонна Александровна, а можно полюбопытствовать? — приподнял руку, словно школьник, учитель немецкого, Карл Иванович. — А чем примечательны эти двое? По какому принципу выбрали именно их? Насколько я знаю, в других частных школах абы кого в программу лояльности не включают. Эти бесплатники обычно отличаются очень высоким уровнем знаний, особые достижения имеют… Так сказать, бедные, но умные… или очень способные. Таким грех не дать дорогу. А наши новенькие что из себя представляют?
— Карл Иванович, — сухо произнесла директриса, — их тоже не наобум взяли. Но я удовлетворю ваше любопытство. Итак, Катя Казанцева. Круглая сирота. Родители погибли прошлой зимой в автокатастрофе. Девочка — круглая отличница, в позапрошлом году заняла первое место в областной олимпиаде по английскому языку. В том же году участвовала от своей школы в общероссийском форуме «Шаг в будущее». После гибели родителей девочку отправили в детский дом.
— Ну… впечатляет, да. Ну а второй? У которого имя необычное… — не унимался въедливый Карл Иванович. — Он чем отличился?
Нонна Александровна поборола новый приступ раздражения. Что за неуместное любопытство? Если уж на то пошло, она имеет полное право брать того, кого захочет без всяких объяснений. И злилась на себя, что тем не менее оправдывалась.
Но главное, этот вопрос загнал её в тупик. Не рассказывать же им, чем «отличился» этот мальчишка. А то у Карла Ивановича и остальных глаза на лоб полезут. А потом пойдут слухи, родители перепугаются… И не объяснишь ведь, что просто пришлось его взять, что её попросили, можно сказать, вынудили это сделать. Что отказать она не могла, как бы этого ни хотелось.
— У второго… у Эрика Маринеску… сложные личные обстоятельства.
Немец снова поднял руку, но тут уже директриса не выдержала. Одарила его фирменным красноречивым взглядом и веско произнесла:
— Карл Иванович, этот вопрос уже решённый. И отменять решение я не буду. Вас что-то не устраивает?
Немец стушевался, почуяв, что вот-вот ступит на тонкий лёд.
— Нет-нет, что вы, Нонна Александровна! — улыбнулся он заискивающе. — Как я могу быть против? Я просто интересовался пополнением, так сказать…
— В таком случае собрание окончено. Все свободны. Идите, готовьтесь.
10
Директриса пансиона не понравилась Эрику с первого взгляда. Не любил он таких — преисполненных чувства собственной важности и превосходства. Тех, кто смотрит на других, как на второй сорт и цедит через губу. А эта ещё к тому же явно была редкостной злючкой.
Школа тоже не понравилась. Нет, здесь было круто. Пожалуй, даже слишком круто. Дубовые двери, мраморные полы, в холле — хрустальные с позолотой люстры, в коридорах — кожаные диваны. Не школа, а какой-то Вестминстерский дворец.
Здесь буквально всё источало пафос и снобизм. И Эрик чувствовал себя в этом месте совершенно чужим.
Вот директриса и все эти лощёные мальчики-девочки в белоснежных форменных рубашках и чёрных галстучках — вписывались в этот антураж безупречно, а он в своих драных джинсах, стоптанных кедах и чёрной майке — нет. Ещё и чёрная татуировка, змейкой обвивавшая смуглое предплечье, добавляла «шику».
Он бы прикрыл эту красоту толстовкой, в которой был утром, когда их только привезли сюда, но ближе к обеду погода вдруг раскочегарилась. Стало жарко и душно, будто не сентябрь, а июль в самом разгаре. Так что толстовку вместе с остальными вещами он скинул в комнате, куда его заселили.
У директрисы аж лицо перекосило, когда он заявился в её кабинет такой, как есть. Ну и плевать, отмахнулся он. На внешний вид она ему, конечно, попеняла и распорядилась выдать форму как можно скорее.
Мимопроходящие мальчики-девочки помладше тоже таращились на него чуть ли не с ужасом, ну а те, что постарше кривили лица в презрительном недоумении: что этот тут делает?
Однако эта помпезная школа устраивала куда больше, чем колония, куда его обещали упечь. Да и упекли бы наверняка, если б не какой-то давний знакомый матери, который по её просьбе вмешался, и как по волшебству дело сразу закрыли. И не просто закрыли, а ещё и моментально сменили тон. Если раньше в полиции ему и матери открыто хамили и угрожали, то после звонка этого знакомого обращались к ним сконфуженно, но вежливо, даже уважительно.
Кто он такой и откуда она его знает — мать не раскололась, хоть Эрик и выпытывал.
Этот же таинственный могущественный знакомый сюда его и запихнул. Только зачем?
Мать говорила: так надо. Но кому надо? Уж точно не ему. Да, в прежней школе их попросили забрать документы, даже несмотря на то, что все обвинения с него сняли. Но есть же и другие школы в городе. Полно их! Но мать упрямо твердила: так надо, вот билет на самолёт, до свидания.
Непонятно всё. Да и не нравилось ему, когда за него решают. Но лучше этот пансион с его почти тюремными правилами, чем реальная тюрьма, напомнил себе Эрик.
Так что он готов облачиться в такую же белую рубашку с эмблемой школы и тесный галстук, слушать учителей и никуда не встревать, как обещал матери.
