выражением на прелестном личике.
Публика разразилась аплодисментами, и я опустил фотоаппарат. Поппи отстранила инструмент, поднялась и, поклонившись, скользнула взглядом по залу. Наши глаза встретились, и она улыбнулась.
Сердце мое колотилось так, словно хотело вырваться из груди.
Я глупо ухмыльнулся в ответ и откинул упавшие на лицо длинные волосы. Щеки Поппи зарделись румянцем. В следующую секунду она сошла со сцены, а в зале включили свет. Номер Поппи был последним. Ее всегда ставили в конце представления, потому что она считалась лучшей исполнительницей в нашей возрастной группе. На мой же взгляд, ей не было равных и в трех старших группах.
Однажды я спросил, как у нее получается играть настолько хорошо. Поппи ответила, что это дается ей так же легко, как дыхание, что мелодии изливаются из нее сами собой. Представить такого рода талант я просто не мог, но Поппи — самая удивительная девушка в мире — случай особенный.
Аплодисменты наконец смолкли, и люди двинулись к выходу. Кто-то тронул меня за плечо. Миссис Личфилд смахнула со щеки слезинку. Она всегда плакала, когда слушала Поппи.
— Руне, дорогой, нам нужно доставить домой этих вот двоих. Ты сможешь проводить Поппи?
— Да, мэм, — ответил я и тихонько рассмеялся, взглянув на девятилетнюю Айду и одиннадцатилетнюю Саванну, сестричек Поппи, мирно спавших на своих местах. В отличие от нее музыка их не особенно трогала.
Мистер Личфилд закатил глаза и помахал мне рукой, после чего повернулся и стал будить девочек, чтобы отвезти их домой. Миссис Личфилд чмокнула меня в лоб, и они, все четверо, ушли.
Проходя между рядами стульев, я услышал справа от себя шепот и негромкое хихиканье. Собравшиеся в уголке девчонки с любопытством смотрели в мою сторону. Я опустил голову и, не обращая на них внимания, прибавил шагу.
Случалось такое часто. Чем объяснить такое их внимание ко мне, я не понимал. Мы с Поппи были вместе столько же времени, сколько они меня знали. Никто другой мне был не нужен. И я бы хотел, чтобы они перестали пытаться оторвать меня от моей девушки, — в любом случае из этого ничего бы не получилось.
Я вышел из зала и направился к задней двери. В теплом влажном воздухе моя черная футболка моментально прилипла к спине. Черные джинсы и черные ботинки, наверно, плохо соответствовали весенней жаре, но такой стиль одежды я выбрал сам в качестве повседневного и оставался верен ему независимо от погоды.
Участники концерта уже выходили через задние двери. Я прислонился к стене и только успел сложить руки на груди, как на глаза упала прядка.
Исполнителей встречали на выходе родственники. Некоторое время я наблюдал за ними, а потом снова увидел тех девчонок, которые таращились на меня в зале, и опустил глаза. Меньше всего мне хотелось, чтобы они осмелели и подошли. Разговаривать нам было не о чем.
Я так и стоял, опустив голову, когда услышал приближающиеся шаги. Поппи бросилась мне на грудь и крепко-крепко обняла. Я уже был под шесть футов и прилично возвышался над Поппи с ее пятью футами. Что мне, однако, нравилось, так это то, как идеально она мне подходила.
Я глубоко вдохнул, втягивая ее сахарно-сладкий запах, и прижался щекой к макушке Поппи. Пообнимавшись еще немного, она отстранилась и с улыбкой посмотрела на меня. Ее зеленые глаза казались огромными под накрашенными ресницами, а розовые губы соблазнительно блестели благодаря вишневому бальзаму.
Я погладил ее плечи, шею и взял в ладони прелестное личико. Тяжелые от туши ресницы затрепетали, что только добавило ей соблазнительности.
Искушение было слишком велико. Я медленно наклонился и с трудом сдержал улыбку, услышав, как у нее перехватило дыхание. Так случалось каждый раз, когда я целовал ее, за мгновение до того, как наши губы встречались.
И вот они встретились, и я втянул в себя ее запах. От нее всегда шел аромат вишни. Она пользовалась вишневым бальзамом для губ, и теперь этот запах заполнял мой рот. Поппи ответила на мой поцелуй и вдобавок вцепилась пальчиками в мою черную футболку.
Медленно и нежно, не отрываясь, пока хватало дыхания…
Прежде чем отстраниться, я оставил на ее распухших губах три коротких, легких поцелуя.
Ресницы Поппи снова затрепетали, глаза открылись. Ее зрачки расширились, она облизала нижнюю губу и наградила сияющей улыбкой.
— Поцелуй триста пятьдесят два. От Руне, у стены концертного зала. — Я затаил дыхание в ожидании продолжения. Судя по тому, как блеснули ее глаза, заветные слова уже ждали своей очереди. Поппи привстала на цыпочки, потянулась вперед и прошептала: — И мое сердце едва не разорвалось. — В счет шли только особенные поцелуи, и каждый раз, когда мы целовались, я ждал этих слов с надеждой и волнением.
Произнеся их, она вдобавок едва не сразила меня улыбкой.
Потом Поппи рассмеялась, и столько счастья зазвенело в этом смехе, что мои губы сами собой растянулись в широкую ухмылку. Я быстренько поцеловал ее еще раз в губы и, отступив, обнял одной рукой за плечи и привлек к себе. Ее макушка оказалась под моей щекой. Поппи обхватила меня руками, и я вдруг почувствовал, как она напряглась.
Те самые девчонки-девятиклассницы, что еще недавно таращились на меня, теперь переключились на Поппи и, указывая на нее, оживленно перешептывались и хихикали. Я стиснул зубы. Большинство девчонок обращались с ней вот так исключительно из ревности, так как не могли простить, что она заполучила то, на что претендовали они. Поппи говорила, что не обращает на них внимания, но я видел — обращает. И то, что она напряглась сейчас в моих объятиях, это подтверждало.
Я встал перед Поппи, подождал, пока она поднимет голову, и строго сказал:
— Не смотри на них.
Она вымученно улыбнулась:
— Я и не смотрю. Мне до них нет никакого дела.
Я вскинул брови и слегка наклонил голову.
— Правда, Руне. Точно тебе говорю, — попыталась соврать она и для убедительности оглянулась и пожала плечами. — Но я их понимаю. Ты сам на себя посмотри. Такой роскошный парень. Высокий, загадочный, экзотический… Норвежец! — Поппи рассмеялась и положила ладонь мне на грудь. — У тебя особый шарм этакого плохого парня, и инди-стиль очень тебе идет. Девочки просто не могут устоять перед таким красавцем. Ты — это ты. Ты — совершенство.
Я придвинулся еще ближе, и ее зеленые глаза расширились.
— А еще я — твой.
Под моими пальцами напряжение понемногу уходило из ее плеч. Я просунул руку под ладонь, все еще лежавшую на моей груди.
— И никакой я не загадочный.
