фоне гвалт и шум.
— Ксюх, я на сеструхиной днюхе! — весело говорит она, пытаясь перекричать музыку. — Плохо слышно. Говори громче!
— А ты скоро домой? — холодея спрашиваю я. Господи, ну кто отмечает день рождения в понедельник?
— А я с ночевой, мы тут на турбазе!
Вселенная против меня. Она меня ненавидит.
Попрощавшись с Леной, я кладу трубку и затравленно смотрю на Ящера, который всё слышит.
— Блядь, и как я так встрял-то?
— Надо было ей гостиницу снять и всё, — бубнит себе под нос Коля, которого, вообще-то, никто не спрашивает.
Он вообще один в один моя восьмидесятилетняя двоюродная бабушка из Твери, которая доносит до мира своё мнение по любому вопросу только таким способом. Я даже приглядываюсь в поисках внешнего сходства. Должны же быть какие-то причины для старушечьих манер у молодого парня! Родственность — хорошее объяснение.
Ящер стойко игнорирует это брюзжание, я бы уже грызнулась.
Сама я, понятное дело, помалкиваю, чтобы меня не выперли, но мне весьма не по себе от того, куда я себя втравила. Радует одно, что здесь меня обидеть может только Ящер, а там, в городе, меня караулят трое отморозков.
— Приехали, — командует Ящер и покидает салон.
На меня он даже не смотрит.
Подхватив сумочку, в обнимку с пельменями я выбираюсь из машины, кряхтя и морщась, потому что ссадина на коленке подсохла и теперь трескается от каждого движения. Я переваливаюсь через порожек чисто курица.
— На кой чёрт нам эта… Она даже не баба, — продолжает тянуть свою волынку водила.
Дед Николай, блин!
Мне и так страшно!
Я вообще-то ночевать собираюсь в доме незнакомого мужика. Я так понимаю, Колю можно не опасаться, но там могут быть еще и другие…
То, что я пока не бьюсь в панике, это временно.
Во-первых, потому что мне страшнее без Ящера, чем с ним, такой вот парадокс, а во-вторых, я еще не отказалась от своего плана расплатиться с Ящером за помощь телом, хотя это и пугает меня саму до дрожи. Но я не могу позволить, чтобы мы остались без жилья!
А Коля, видимо, подозревает во мне или законспирированную оторву или подлую злоумышленницу. Ну и вообще я ему не нравлюсь. Я же не Татьяна, я так понимаю, ее бы он привез без нареканий.
— Даже подержаться не за что, — возмущается он, оправдывая мои подозрения.
И слава богу! Не надо меня ни за что хватать!
Под усталым взглядом Ящера, уже стоящего на крыльце, засунув руки в карманы, я наконец выкарабкиваюсь. Я таращусь на него в ожидании дальней участи. Гордеев выглядит раздраженным, и несмотря на спокойную позу, я чувствую в нем сжатую энергию. Он будто бомба, которая может взорваться в любой момент.
Оглядываюсь и робею.
Это Форт Нокс, не меньше.
Сам дом очень милый, территория красивая, но высота заборов и количество мужиков с оружием внушают трепет.
Я была права: их тут больше двух.
Нервно сглатываю и не могу заставить себя сдвинуться с места. В голове проносится некрологи. И ведь сама приехала…
— Идём уже, недобаба — ворчит Коля, вызывая смешки остальной вооруженной братии.
Я подхожу к Ящеру. На его груди на белом фоне по-прежнему цветёт чёрно-красный абстракционизм моего производства. Гордеев, указывая на меня, обращается к своим… э, работникам, наверное:
— Недобаба — гость, недобаба — не работница.
Мужики кивают, что поняли, что я здесь не для их развлечения.
Я краснею от смущения.
А еще меня неожиданно задевает эта «недобаба» именно в его устах. В клубе он смотрел на меня, как на полноценную женщину.
Если я для него «недобаба», то я не знаю, что предложить ему за помощь, которая мне необходима, потому что завтра я опять останусь один на один со своими проблемами.
— Там можно умыться и привести себя в порядок, — показывает мне один из парней, зашедший с нами в дом.
Я вспыхиваю. Выгляжу, как замарашка. Это очевидно.
Беспомощно я смотрю на пачку пельменей в моих руках. Ящер закатывает глаза и идёт на кухню, которую видно благодаря открытой планировке. Тут вообще с углами и стенами суровой напряг. Это, видимо, чтобы враг не спрятался, решаю я.
Парнишка со смешком аккуратно вытягивает из моих замерзших мокрых пальцев пакет с месивом из теста и мяса, и я ныряю в уборную, чтобы не становиться еще большим посмешищем.
Кое-как очищаю пальто, благо дождя не было, просто пыль удалить. Осторожно умываю ноющее лицо от разводов туши. Ну все. Теперь выгляжу не как грязный хомячок, а как чистый кролик-альбинос.
Когда выползаю обратно, все тот же парнишка указывает мне на вешалку и машет в сторону кухни.
А на кухне Ящер. Он смотрит в окно с мрачной миной, о чём-то размышляя под стакан с вискарем. Услышав мои шаги, Гордеев поворачивается ко мне и от души матерится.
— Тебе восемнадцать-то есть?
Да, освещение тут получше, чем в клубе или салоне автомобиля.
— Двадцать три, — шмыгаю нареванным носом.
— Врешь! — не верит он, разглядывая моё лицо.
— Нет, у меня же ваш друг проверял паспорт.
Гордеев стискивает зубы.
— Чувствую себя педофилом…
То есть, он всё-таки рассматривает вариант с отработкой натурой…
— Жрать будешь? — киваю. — Тогда готовь. Продукты в холодильнике.
Логично. Никто меня обслуживать не нанимался.
— А что можно брать?
Он смотрит на меня, как на слабоумную.
— Еду. В холодильнике. Любую. Ее туда для этого и положили.
Прозвучало, как будто я из неблагополучной семьи, но я же из вежливости спросила…
Понаблюдав за тем, как я достаю продукты, Гордеев выходит из кухни, и мне становится легче дышать.
Щека продолжает ныть, и я решаю, что мне по силам будут лишь омлет и салат.
Ну и заодно решаю сразу на завтрак приготовить биточки. Раз тут мне в еде не отказывают. Утром за пятнадцать минут зажарю.
На шкворчание является Ящер. Он сверлит меня глазами, я на нервах чуть не порезалась.
— И это жарь, — он тычет пальцем в колобки, понаблюдав, как я кромсаю шампиньоны.
Покорно подчиняюсь.
— Вы будете ужинать?
— Буду, — бурчит он и устраивается на угловом диване за обеденным столом смотреть на меня и дальше.
У меня чудом все не валится из рук под его взглядом. В душе холодок от понимания, что мне надо как-то его соблазнить и уговорить помочь. Страшно, что он откажется, и страшно, что согласится. Как это будет, если он меня… со мной…
Я всё время чувствую его взгляд. Причём на груди. Видимо, он так успокаивается. Лицо у меня
