Невидимые знаки - Пэппер Винтерс

Я хотел заговорить с ней.

Мои ноги затряслись. Я с трудом сглотнул. Что за черт?

Самолет вошел в зону легкой турбулентности, чем заставил девушку поднять голову.

Стюардесса задела мой локоть, когда прошла по проходу, толкая тележку, от которой исходили ароматы пищи. Это решило мою дилемму. Я не мог пойти поговорить с ней, потому что должен был оставаться на своем месте, чтобы меня могли обслужить, и я не должен был разговаривать с ней, потому что у меня не было никакого желания распространять невезение, которое приносил другим.

Лучше оставаться одному.

Это было так, как должно было быть.

Конец гребаной истории.

Нажав на кнопку, чтобы откинуть кресло, я схватился за подлокотники и закрыл глаза. За следующие одиннадцать часов я забуду ее, затем выйду из самолета и никогда больше не увижу.

Я не знал, что это было полной противоположностью действительности.

Полет на этом самолете необъяснимо связал наши судьбы вместе.

…

Финальные титры прокручивались на моем экране.

Потягиваясь, я выключил фильм, снял очки и потер глаза. Я не знал точно, сколько времени прошло, но я ел (очень хреновую пищу), посмотрел два фильма (ничего особенного) и тайком бросил парочку взглядов на незнакомку в другой стороне самолета (ладно, больше, чем парочку).

Я не отказался от своего обещания забыть о ней, но усталость из-за длинного полета, в сочетании с приглушенным светом в салоне самолета, не улучшала моего настроения. Темнота напомнила мне слишком много о месте, где я жил, прежде чем бежать в Америку. Громкий гул моторов раздражал меня до чертиков.

Я не хотел иметь ничего общего с девушкой через проход.

Так почему же ты продолжаешь смотреть на нее?

Я был счастливее в одиночку. Быть в собственном распоряжении означало ни перед кем не отчитываться, не делиться прошлым или переживать об их реакции на то, кем я являлся на самом деле.

Отец говорил мне раз за разом, что в один день мою нужду в личном пространстве превзойдет идеальная женщина.

Он не имел ни малейшего понятия.

Я не хотел любить. Я не был достоин быть любимым.

Я видел, что мамина смерть сделала с ним. Он был опустошен. Отец без искры. Человек без счастья.

Я мог бы справиться, живя в одиночку.

Зачем мне разрушать себя, становясь слабым и отдавать сердце в руки женщины, которая сможет уничтожить меня?

Я еще раз посмотрел украдкой на девушку. Она связала свои волосы в конский хвост и накрасила розовой помадой губы, которые так хотелось поцеловать.

Отводя взгляд, я надел свои наушники.

Черт побери, что такого было в ней, что так меня заинтересовало?

Кто она?

К сожалению, судьба не могла говорить. Если бы могла, она бы сказала:

«Она твое начало.

Твой конец.

Твое спасение».

Существует такое состояние, как одиночество. Одиночество — это сталкер, от которого вы убегаете, это родитель, от которого вы прячетесь, разочарование, от которого спасаетесь.

Это несговорчивое существо, обитающее в вашем сердце, которое наполняет вашу душу отголосками, вырезая ваши надежды десятью тысячами кинжалов пустоты.

Пусто, так пусто.

Пустота, как молчание. Пустота, как доказательство.

Текст песни: «Так Пусто», взятый из блокнота Э.Э.

…

ДЕСЯТЬ ЧАСОВ ПОЛЕТА.

Видите? Было не о чем волноваться.

Ужин был подан и убран. Я посмотрела три фильма; почти все в полупустом салоне самолета спали, кроме парочки надоедливых детей, сидящих несколько рядов дальше, и вопящего ребенка на руках его матери в конце самолета, возле туалетов.

Еще сорок пять минут в пути, и я буду на один полет ближе к дому.

Восхитительный дом.

Не могу дождаться.

Моя пересадка в ФиГэл была быстрым двухчасовым скитанием, и последующий полет займет несколько часов. Потом я смогу спать в собственной кровати, надеть свежую одежду, а не ту, которая в моем чемодане, и не спеша распаковываться в течение нескольких дней, бегая в пижаме.

К счастью, самолет не был полным, что означало, что у меня было место возле окна, посередине и возле прохода. Что было неудобно — я сидела в последнем ряду самолета.

Бродячие пассажиры и постоянное передвижение персонала означали, что я не могла уснуть или расслабиться. Усталые попутчики постоянно задевали меня локтями и коленями, проходя через крошечное пространство, делая все возможное, чтобы разогнать кровь и размять мышцы от постоянного сидения.

Потирая глаза, я нажала на электронный путеводитель, расположенный на впереди стоящем кресле. Маленький самолетик летел через плоскую карту, показывая, что мы находимся где-то над Тихим океаном. Далеко внизу располагались коралловые рифы и райские острова.

До ФиГэл оставалось недалеко. Я думала, будет дольше, учитывая последние девять часов без единого инцидента. Турбулентность вначале напугала меня до чертиков, но потом полет был гладкий.

Я могла бы выдержать без сна, пока не доберусь домой.

Ребенок с грязными руками потерся о мое предплечье, когда возвращался к своим родителям, оставив дверь туалета нараспашку.

Я простонала, потянувшись назад, чтобы закрыть ее.

Никогда больше.

Я больше никогда не сяду в задней части самолета.

Ты могла бы начать летать бизнес-классом.

Надевая наушники, я закатила глаза. Только потому, что бизнес-класс предлагал больше комфорта, я не собиралась становиться одним из таких людей. Тем, кто ожидали лучшего сервиса только потому, что им повезло. Придурки, которые чувствовали себя более достойными, чем другие, только потому, что деньги изменили их финансовую ситуацию.

Нет, я не хотела быть таким человеком.

Переключая карту на киноканалы, я засмеялась над собой из-за того, что так нервничала. Я провела весь полет в напряжении и вздрагивала от малейшего шороха.

Я сожгла столько калорий, сколько требовалось, чтобы прожить в течение недели. Я была заряжена адреналином и отчаянием, чтобы отложить полет так далеко, как только возможно.

Но после всего было не о чем волноваться.

Не было никаких фактов или знаков, или предостережений.

Я живое тому доказательство.

Мои пальцы чесались, чтобы добавить больше текста к моей полузавершенной идее. Это была песня, промелькнувшая в моем необоснованном страхе. Она могла бы стать метафорой для других ужасных вещей в жизни.

Это моя настоящая страсть. Не исполнение, не лицезрение моего имени на таблоидах, не восторженные крики незнакомцев. Моя страсть — это чистый лист, наточенный карандаш и радость от взятия невинных слов и нанизывания их в ожерелье ритма.

Моя нога постукивала в несуществующем ритме, собирая вместе все, что я сочинила.

Мой стресс постепенно отступил. Я перестала щелкать в