из Марта? — скривилась я непонимающе.
— Ой, деревня — два куста, три дома. Марта Максимовская — стерва номер один с нашей параллели. Тёмненькая такая, с вечной красной помадой на губах. И я не шучу, эта девчонка чокнутая.
— А разве, не должна стерва номер один, быть влюблена в гада номер один?
— Бас и Аммо делят это место.
— И кто же стерва номер два? — спросила я, хотя не испытывала особого желания заталкивать в свою голову столь бесполезную информацию.
— Её подружка Стеф.
— Для «свиньи» нужна третья.
— Ты точно нарвёшься! Но да, такая имеется, — хохотнула Дина, — Реджи.
И я в ответ на её слова только закатила глаза и снова фыркнула, не понимая, в чём необходимость так коверкать имена. М-да, а в моём старом классе, было две Маши, три Даши и две Кати. Никаких Реджи, Стеф и иже с ними, а тут прям цветник и никого ни с кем не перепутаешь.
Только меня с вешалкой.
И настроение моё от этой последней мысли тут же скисло.
— Ладно, ты, главное, нос не вешай. Посудачат пару дней, и всё забудется. Просто больше так не плошай.
— Можно подумать, я специально это сделала, — буркнула и попыталась вникнуть в смысл темы, что вещала химичка, но этот предмет давался мне с диким скрипом. Поэтому я, слушая лекцию по окислительно-восстановительным процессам, привычно перевернула тетрадь и на последней странице начала планомерно набрасывать эскиз, пришедший мне в голову.
— Вау, это что? — через некоторое время, когда рисунок был почти готов, спросила у меня Дина.
— Платье, которое я когда-нибудь сошью, — с кривой улыбкой ответила я.
— А ты и шить умеешь? — округлила глаза Шевченко.
— Да, — кивнула я. А про себя добавила — там, откуда я приехала, без этого навыка было бы просто не выжить.
— Круто! А я вот руками ничего делать не умею, — скуксилась девушка.
— Ничего. Это всё наживное.
— Нет, у меня реально верхние конечности из задницы растут, — отмахнулась Дина и в этот момент на нас всё-таки шикнула учительница за неуместные во время урока разговоры.
Пришлось лавочку свернуть.
Но и после того, как прозвенел звонок, нам поболтать не удалось, так как на мой телефон пришло сообщение от мамы:
«После занятий сразу иди в приёмную директора и жди меня там. Скажешь, что учитель по литературе вызвала».
К — конспирация.
Но ослушаться маму я не хотела, поэтому быстро кивнула Дине на прощание и потопала туда, куда было велено. Но, когда достигла своей цели, обмерла, увидев рядом с кабинетом директора целую толпу парней. И состав этого сборища был для меня самым ужасным из всех возможных, что я могла бы себе представить.
Компания Басова.
И я так испугалась столкнуться с ним лично лицом к лицу, что тут же разогналась до пятой космической скорости, намереваясь по-быстрому проскочить мимо и максимально незаметно скрыться в нужном мне кабинете.
Но где я, а где везение, верно?
Да, я снова эпично вписалась в кого-то, стоило мне только открыть дверь в приёмную. А уж когда подняла глаза, то с ужасом поняла, что это не просто кто-то там, а сам Ярослав Басов во плоти. Смотрит на меня пустым взглядом, будто бы видит в первый раз в жизни и на мою попытку извинится, только равнодушно и отрывисто рубит:
— Свободна, — а затем скрывается в коридоре.
Фух!
Я же, со свернувшимися в тугой комок внутренностями, лишь приветственно киваю секретарю и падаю в нервном изнеможении на диванчик, невольно прислушиваясь к мужским голосам за закрытой дверью. Разобрать о чём они говорят нереально, но через минуту я вздрагиваю, когда слышу их раскатистый хохот.
Сердце в груди тут же жалобно застонало и дрогнуло. От обиды и горечи. Потому что оно знало, что смеялись эти парни именно надо мной. Очевидно, важной заднице Ярославу Басову напомнили, кто я такая. Та самая пухленькая и невзрачная девчонка в очках и с косой, что неудержимо и совершенно бесстыже рассматривала на физкультуре его идеальный пресс.
Вешалка.
Да уж, очень смешно. Обхохочешься!
И я сложила руки в молитвенном жесте, и впервые в жизни принялась со всем имеющимся у меня рвением взывать к Богу, чтобы он оградил меня от этого, во всех смыслах плохого парня, его жестокой компании и сплетен, которые крутились вокруг меня только благодаря всем им, вместе взятым.
А ещё я просила у всевышнего, чтобы он снова позволил мне стать невидимкой.
Так лучше. Так спокойнее. Так не больно.
Теперь я это знала…
Вероника
— На вот, Вера. Это тебе нужно выучить до завтра, — на следующий день за завтраком протягивает мне лист формата А4 мама.
— Что это? — хмурюсь я.
— Стихи. Завтра на службе будешь славить этими строками Бога, — делает глоток чая родительница и морщится, а затем докладывает в чашку сахара.
— Но у меня хор, — развожу руками и вопросительно гляжу на неё.
— Пора сделать приношение, Вера, а не идти по накатанной. И вообще, что ещё за вопросы и скорбное выражение лица? Я сказала — ты делаешь. Послушание — это условие любви. Бог всё видит! И на всё его воля!
— Просто у меня много уроков, мам. В четверг контрольная по алгебре, а в пятницу по физике. Мне нужно серьёзно готовиться. И это я молчу про обычную текучку по домашке, — загибала я пальцы на руке, пытаясь донести матери, что загружена под завязку, но это было бесполезно. Ибо всегда и на всё имелось альтернативное решение проблем.
— Попроси помощи у Всевышнего.
Зашибись!
Я только сложила лист, засунув его в карман форменного кардигана, и послушно кивнула, отказавшись от дальнейшего бесперспективного и бессмысленного спора с матерью. И да, я могла бы сказать ей о том, что думаю на самом деле обо всём этом. Но какой в том прок? Она не считает, что её «любовь к Богу» достигла фанатизма. А ещё свято верит в то, что однажды я скажу ей «спасибо» за то, что она развернула меня и всю нашу семью к свету.
И совершенно не понимает, что мне нужна не божья благодать, а лишь материнское участие — нежные объятия, ласковые прикосновения, поцелуй на ночь и поутру. Немного в общем-то, ведь правда?
Вот только выбирать мне не приходилось. Да и жаловаться я не смела. Уж больно хорошо помнила, как это бывает, когда мама есть. Но её нет.
— Алечка, дочка, а кто это к тебе вчера вечером приезжал? — кардинально сменила тему бабушка,
