Загибался. А завтра улетать в командировку. Снова придется расстаться. На месяц. Я не представляю, где найду на это силы…
Припадаю плечом к косяку, рассматривая ее и улыбаясь. Босоногая Вика порхает от стола к холодильнику и обратно, соображая нам праздничный ужин.
Ее волосы мокрые после совместного душа. На ней моя белая футболка. Как в старые, добрые времена. Увы, длинная и закрывает фигурку Ясноглазой почти до колен. Но зато ткань настолько тонкая, что даже приглядываться не приходится. При свете я прекрасно вижу каждый соблазнительный изгиб ее тела.
Футболка нечаянно задирается. На ее правой ягодице отчетливо виднеется след от моей ладони. Черт, надеюсь, я не засадил Ясноглазой синяк? Повожу плечами, в районе лопаток слегка саднит. Царапины от ее ноготков. Увлекшись друг другом, мы настолько ушли в «процесс», что как два дикаря наоставляли на теле друг друга отметины.
И это она еще не видела засос на другой своей ягодице…
Вика замечает меня. Оглядывается через плечо и улыбается:
— Чего прячешься?
— Любуюсь.
— М, да? И чем же? — вытаскивает пакет мандарин, приземляя на стол.
— Твоим потрясающим видом сзади! — прохожу на кухню, стискивая ее в своих объятиях.
Вика хохочет тихонько. У меня снова ниже пояса «боевая готовность». Прижимаю ее к себе что есть сил, в голое плечо целуя. Носом в шею утыкаюсь и полной грудью вдыхаю.
Мной пахнет! Моя…
Она все-таки моя, черт побери!
— Ты даже не представляешь, как тебя не хватало в этой квартире, Ясноглазая, — прижимаюсь щекой к ее щеке. — Жизнь как будто остановилась, — никогда не умел задвигать красивые речи, но сейчас слова сами требуют выхода, и я их не торможу. — Не знаю, сколько еще я бы протянул без тебя, прежде чем двинулся окончательно. Ни спать толком, ни есть, работа только и спасала.
— Мне тоже без тебя было очень плохо, Рень…
Чуть раньше Ясноглазая рассказала мне, что произошло в тот злосчастный день, когда она помчалась домой за документами. И как отец «припер ее к стенке» своим шантажом, рассказала. И как мать не поддержала. И каким редким гондоном оказался ее бывший работодатель, тоже.
Мы поговорили. Без криков и обид. Без лишних эмоций и обвинений. Да, оказывается, мы умеем и так. Офигеть! Пообещали друг другу впредь решать проблемы исключительно сообща, какие бы масштабные они ни были. Оба вынесли из этой ситуации, как минимум, один важный урок — всегда нужно разговаривать. Ртом. Для этого мы друг у друга и есть. Секс — это прекрасно. С Ясноглазой так особенно! Но он не решит проблем. Так же, как и ор до хрипоты. В отношениях нужно уметь «обсуждать» и находит консенсус. Чтобы расти вместе. Чтобы учиться быть семьей вместе. И вообще просто чтобы быть «вместе». С этого дня больше нет «я» и «ты». Только «мы».
Жаль, что нам не хватило мозгов понять эти простые истины чуть раньше. Тогда мы бы не потеряли драгоценные две недели, а мне завтра — а точнее уже сегодня — не нужно было бы отчаливать в командировку, куда я вызвался гребаным «добровольцем». Проклятье!
— Интересно, — фыркает моя егоза, очищая шкурку с мандаринки, — чем закончились сегодняшние разборки пап? Как думаешь? — отделяет дольку, пихая мне в рот.
— Есть варианты?
Честно говоря, когда узнал, какая баталия на вечеринке у мэра развернулась, искренне пожалел, что меня там нет. Увидеть бы рожу этого перца — Марка Анатольевича, когда он понял, сыну кого он посмел угрожать. У-у! Что-что, а когда лезут в нашу семью, батя сильно не любит.
— Знаю своего отца, — продолжает Вика, — так просто он бы не успокоился.
— Ну что ж, — ухмыляюсь, — а зная своего отца, уверяю — он пустил в ход главный и самый весомый аргумент, который применяет исключительно в крайнем случае.
— Это какой? — тянет мне новую дольку мандарина Вика.
Я подцепляю ее зубами, подмигивая:
— Кулак.
Ясноглазая посмеивается. Правда тут же хмурится, заявляя:
— Боже, наверное, я плохая дочь. Но отец заслужил такой «аргумент» в свой адрес. До сих пор в голове не укладывается, что в двадцать первом веке ему пришло в голову делить людей на социальные классы! Бр-р-р.
— Политик.
— Ладно, — отмахивается девчонка, — все плохое мы оставили в старом году. Пора отпраздновать новый! — крутанувшись у меня в руках, обнимает за шею. — Откроешь шампанское? А я быстренько соображу нам бутерброды и нарезку на закуску, — чмокает в нос.
— А у нас есть шампанское? — удивленно вскидываю брови.
— Мхм. В холодильнике.
— Откуда?
— Эм… так ты принес. Я его из пакета достала и в холодильник поставила. Охладиться…
— Реально? — прохожу к холодильнику, открывая дверцу. — И правда. Охренеть. Вообще-то я был в такой прострации, что, походу, скидывал в корзину все, что под руку попадалось, — достаю бутылку, сдирая фольгу.
— Ну, если так, то твои руки гуляли по правильным полкам.
Через двадцать минут сообща мы накрываем небольшой импровизированный праздничный стол. Конечно, не самый роскошный для такого дня, но не с лапшой быстрого приготовления — уже победа.
Заставив кофейный столик тарелками с фруктами, овощами и бутербродами, раскидываем по полу диванные подушки, падая на них. Поджигаем пару-тройку свечей — выключая свет. Идеально. Пока я разливаю по бокалам игристое, Вика ныряет мне под руку. Обнимает за талию, целуя в кадык.
— Реня.
— М-м?
— Я тебя люблю.
— Повторяй это почаще, чтобы я не забывал, Ясноглазая, — улыбаюсь, протягивая бокал.
За последние пару часов Виктория с этим признанием явно вошла во вкус. Хотя, разумеется, ничего не имею против. Слушал бы и слушал. Всего три слова, но какой чистый оргазм для ушей.
— Договорились.
Я подхватываю свой бокал:
— С Новым годом, Ясноглазая.
— С новым счастьем, Рень!
Переглядываемся, улыбаясь. Чокаемся. Я делаю небольшой глоток, только слегка пригубив. Неплохо, но много пить не вариант. Рано утром самолет, нужно быть как минимум вменяемым. В идеале же — трезвым в стеклышко.
Вика тоже сильно на шампанское не налегает. Она вообще что-то чем дальше, тем все грустнее вздыхает. Жмется ко мне, как котенок, будто каждую секунду, каждый вздох урвать пытается.
— Все хорошо? Чего нос повесила?
— Может, ты никуда не полетишь? Не знаю, как тебя отпустить после всего…
Бросаю взгляд на часы — время три утра. Дерьмово. Но Вике я об этом не говорю.
— Не могу, Вик. Сам по дурости вызвался. Придется ехать.
— Я тут без тебя загнусь. Совсем-совсем загнусь.
— Некогда тебе загибаться, — смеюсь. — У тебя вон, — киваю в сторону сломанной гардины, валяющейся в коридоре на полу, и мусорного мешка с «убитым» цветком, — ремонт намечается. И как это тебя
