Это единственный раз, когда я видела слезинки на ресницах Дерека.
Мэг отправляет меня прогуляться с медсестрами вокруг больницы.
— В прошлом году Дерек привел всех своих друзей из хора, принес гитару, и они пели для детей.
Я думаю о нем в его палате, лежа на его кровати. Его мама сидит на стуле и вяжет шарф из необъятной фиолетовой пряжи.
Мы поем для стариков, больных и ужасно больных людей. Я не хочу, чтобы дети уходили. Один из них залезает ко мне на колени и поет, похлопывая по щекам потрескавшейся ладошкой.
Моя мама приезжает на Рождество. Мы встречаемся в палате Дерека. Она привезла индейку, начинку, соус и картофель. И большой тыквенный пирог. Дерек просит Мэг немного убавить морфина, чтобы бодрствовать в течение часа. Ему больно, но он готов. В тот день я целую его на прощание и уезжаю с мамой. Это Рождество. Я нужна ей.
Мама зажигает камин. Он газовый, но с ним уютнее во всем этом снеге. Мы едим горячий попкорн и смотрим «Эта замечательная жизнь». Мама живет Джимми Стюартом.
В конце мы обе плачем.
Чувствую себя отлично.
Когда мы смотрит титры и вытираем носы, мама кладет руку вокруг меня и привлекает под свое крыло.
— Как он, по правде?
— Жив.
— А трансплантация?
— Он все еще не в списке.
— И никаких изменений с антибиотиками?
Я качаю головой.
Неделя после Рождества сплошная катастрофа. Противные бактерии в легких Дерека дают отпор. По какой-то причине никто не может объяснить, почему ему больше нельзя давать антибиотики. Его легкие наполняются, температура скачет. Он задыхается и постоянно кашляет. Я так часто была с ним на терапии, что привыкла к его ужасному кашлю. Ни что на это не похоже. Там кровь. Много крови. Целые чашки.
Они чуть ли дважды его не теряют.
Меня там нет, нет времени. Его мама перебралась к нему на полный рабочий день. Я сплю на диване в комнате для посетителей в конце холла. Мне страшно даже от мысли поехать домой.
Он усыхает. Независимо от того, сколько они закачивают в него препаратов, его вес снижается. Каждый день частичка его ускользает от нас.
Они, наконец, подписали его на что-то экспериментальное от «Европейских клинических испытаний». Его маме пришлось пересечь небо и землю, чтобы получить все это. Поначалу нет никаких изменений.
Скоро начинается школа, но я не вернусь.
Затем его лихорадка отступает.
— Бет? — Лишь слабый шепот.
Я мчусь к его кровати и хватаю его костлявую руку.
— Привет.
— Я делаю это для тебя.
Я осторожно его целую и даю место его маме.
Я остаюсь в ванной, пока не беру себя в руки. Я брызгаю ледяной водой на лицо и иду сидеть у его кровати.
Всю ночь я держу его за руку.
На следующее утро мама забирает меня. Это мама Дерека ей позвонила. Я сплю всю дорогу домой, падаю на свою кровать и сплю всю остальную часть дня. После я тащу свою задницу в школу, чтобы взять учебники и поговорить с учителями.
— Когда ты вернешься? — мой куратор хочет знать.
— После того как он… — Я делаю паузу, стискиваю зубы. — После его трансплантации.
Это случится. Должно случиться. Мама Дерека сделает все возможное. Я поддерживаю в нем жизнь такую мучительную, что невыносимо. Я не дам ему умереть.
Мама не разрешает мне вернуться в больницу. Его мама позвонила с хорошим отчетом. Я падаю на кровать, просыпаюсь с простудой, и они не позволяют мне быть с ним.
Две долгие недели.
И они не разрешают мне ехать к нему.
Первые пару дней я не то чтобы больна. Я хожу в школу и звоню его маме по сто раз на день. Кажется, ему лучше. Его мама разрешает мне говорить с ним по телефону. Все мы говорим «— Привет» и он снова начинает кашлять.
Я составляю список всего, что пропустила и работаю еще сильнее.
Я замечаю Скотта с другими девушками. Он слишком хорош для всего этого. Аморально — и то будет мягко сказано.
Он ловит меня на выходе из класса английского. В этом семестре у нас есть совместные занятия.
— Бет.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь на его голос, даже бровь поднять от удивления не могу.
— Слышал, он в больнице.
Я киваю.
— Мне очень жаль.
Я опускаю голову и ухожу.
Когда мне, наконец, удается вернуться, мама Дерека полностью без сил и оставляет меня дежурить. Он выглядит намного лучше, чем когда я видела его в последний раз. Он тянет меня к себе на кровать сразу же, как мы остаемся одни.
Это так естественно, когда его губы скользят по моему лицу и вниз к шее, а затем обратно к губам, отвечая на мой приоткрытый жаждущий рот своим сладким и мягким прикосновением. Он слаб и я не позволяю ему сильно напрягаться, но это заставляет меня задуматься. Тяжело ли вынимать катетер?
— Ты сводишь меня с ума. — Я целую его в ухо.
— Прости. Ничего не могу поделать.
— Насколько тебе лучше?
— Полагаю, что от этого я не умру.
Я начинаю заводиться, целую его долго и нежно, все сильнее прижимаясь к нему телом.
— Беда в том, — наконец, говорит он, — что лекарства, которые спасают мою жизнь, заставляют конечности неметь.
Я беру его руку и целую ладонь.
— Так что нет смысла на тебя нападать, потому что я все равно ничего не почувствую.
— Но я же почувствую. — Я начинаю раздеваться, но он останавливает меня.
— Прибереги это для Скотта, Бет. — В его голосе слышится жесткость, которая меня пугает. — Я многое должен ему за то, что он одолжил мне тебя на это время.
— О чем ты? — Я прижимаюсь к его груди. Он не знает о моем разрыве со Скоттом.
— Когда я уйду… — Гнев, боль и печаль всего в трех словах, которые никто из нас не признает.
— Прекрати. Ты поправишься.
— Бет, послушай…
— Нет. Все получится. Они вернут тебя в лист ожидания.
Все, что касается пересадки, злит меня. Даже какие-то курильщики есть в писке. Люди, которые намеренно изгадили свои легкие, а не мой Дерек. По предположениям все это слишком рискованно, так как после операции они должны давать ему слишком много иммунодепрессантов. Многие пациенты в постоперационный период заполучают какую-нибудь инфекцию. Если ты устойчив ко всем антибиотикам, ты умрешь. Но какова альтернатива? Они могли бы просто попытаться. Почему они думают, что его новые легкие не выдержат? Я этого не понимаю.
— Послушай. — Я рисую спирали на груди. — У меня двое легких с пятью здоровыми розовыми долями. — В конце концов, быть ходячим магазином весьма неплохо. Нужно быть мега высоким, чтобы рассматриваться на роль живого донора. — Можешь взять одну.
