оказались очень важны. Очень, очень важны. Они дали мне надежду, что, возможно, он сможет понять мою СВТ, если я расскажу. Что он простит меня за то, что я скрывала от него правду о своем здоровье.
Но мы договорились. История о ранчо «Беглец» за правду о том, почему я путешествую.
Но он не рассказывает, так почему же я должна?
Вздохнув, я закрываю ноутбук и сползаю с табурета. И все же я ненавижу лгать ему. Чувство вины, захлестывающее меня, такое же сильное, как и биение моего сердца.
Я осматриваю кухню, решив навести порядок. Я ставлю кружку Чарли в медную раковину и выключаю кофеварку. Я убираю сливочник обратно в холодильник и выбрасываю огрызок яблока. Обычные дела, которые успокаивают мое сердцебиение.
Хотя я скучаю по своему очаровательному коттеджу, я полюбила бревенчатый дом Чарли. В нем есть личность, такая же большая и мощная, как и сам человек. Дерево, бревна и камень ― святая троица Страны Большого Неба25― сохраняет верность своим корням Дикого Запада.
Мой взгляд останавливается на календаре, прикрепленном к холодильнику. Завтра уже август. Приближается срок моего отъезда.
Четыре недели.
Должна ли я покинуть Воскрешение? Этот вопрос очень нуждается в ответе.
Если я не уеду, что это будет означать для нас с Чарли? И хочет ли он, чтобы я осталась?
Кажется, что это возможно. Его руки сжимали мою талию, обжигая сквозь платье. Такое странное выражение лица. Призрачное. Нервное.
Мой крутой ковбой нервничал.
На моем лице расцветает улыбка. Что, если он чувствует то же самое?
Я люблю тебя.
Я представляю, как он произносит это с глубоким южным акцентом, который словно ласкает все мое тело.
О Боже, я никогда в жизни ничего так сильно не хотела. Быть любимой в ответ было бы прекрасно. Не опасно и не глупо.
Я выбрала этого мужчину, и, возможно, он выбрал меня.
Может, у нас все получится.
Схватив стопку салфеток, я громко смеюсь посреди кухни.
― А что, если? ― бормочу я, и сердце трепещет в знак согласия.
Я открываю ящик, где хранятся салфетки и пакетики с кетчупом, и кладу их туда. При этом мой палец натыкается на листок бумаги. Охваченная любопытством, я разгребаю хлам и нахожу фотографию. Я поднимаю ее на уровень глаз.
Девушка в голубых джинсах и простой белой майке сидит на лошади цвета шампанского. Она смеется, отворачиваясь от камеры, в ее руках поводья. Ее длинные огненно-рыжие волосы развеваются за спиной. Она красива, но в ее глазах есть свирепость, от которой у меня перехватывает дыхание.
Покашливание заставляет меня подпрыгнуть.
Я вскидываю голову и краснею.
― Прости, ― говорю я, роняя фотографию на стойку. Форд стоит у острова. Он похож на более стройную версию Дэвиса, только волосы у него более лохматые, а улыбка расслабленная. Мне становится стыдно, что он застукал меня. ― Я убиралась и…
― Тебе не нужно объяснять. ― На его челюсти подергивается мускул, когда он кивает на фотографию. ― Это Мэгги.
― Мэгги?
Я снова смотрю на фотографию. Она была спрятана глубоко в ящике, но не настолько глубоко, чтобы ее нельзя было найти. Уголки помяты, как будто ее часто доставали. Наступает момент осознания. Она похожа на потрепанную фотографию моей матери, которую мой отец…
О боже.
О боже.
Меня пронзает мысль, от которой сжимается сердце.
Самая ужасная мысль.
Худшая возможность.
Я задыхаюсь.
В одно мгновение кусочки головоломки встают на свои места. Причина, по которой Чарли так неохотно рассказывает о своем прошлом. То, как он смотрит на меня, когда я еду верхом на Стреле, его глаза тщательно следят за каждым моими движением. Его хмурый взгляд, его защитный характер, его грубое рычание. Все это потому, что он вечно скорбящий ковбой, который живет один на своем ранчо и ни с кем не общается.
Мои глаза начинает щипать. Я поднимаю взгляд на Форда.
― Она умерла? ― шепчу я.
Он снова кивает.
― Умерла. Ее нет уже десять лет. ― На его лице проступает нерешительность, и затем он говорит: ― Они с Чарли были помолвлены.
Мои глаза расширяются. Мое сердце замирает.
― Я не знала. Он мне не говорил.
― Я так и понял. — Проведя рукой по лицу, Форд качает головой. ― Чарли не очень любит говорить о своем прошлом.
― Тебе не нужно объяснять. ― По моей щеке скатывается слеза. ― Он сам расскажет мне, когда будет готов.
В последний раз взглянув на фотографию, я аккуратно кладу ее на место. Важно уважать личную жизнь Чарли, как он уважает мою.
В этот момент карие глаза Форда устремляются к стойке. Он смотрит на мои таблетки.
Кислород покидает мои легкие, и кровь отливает от лица.
На несколько долгих секунд наступает тишина.
Я спешно пересекаю комнату, хватаю их и запихиваю обратно в аптечку.
― Послушай, Руби, ― говорит Форд, тщательно подбирая слова. ― Я знаю, что у вас есть какие-то границы, и мой брат, возможно, слишком глуп, чтобы сказать это, но ты ему нравишься. Очень. Именно благодаря тебе он сегодня с улыбкой сидит в седле.
От его слов мне не становится легче. От этого я чувствую себя еще хуже.
― Мы вернули его благодаря тебе. ― Его челюсть сжимается, и я в ужасе слышу, как срывается его голос. Как будто внутри него разбиваются миллионы осколков прошлого. ― Я прошу тебя, милая, не становись его новой сердечной болью. Мы не можем потерять его снова.
Мое сердце бьется быстрее. Вина накатывает на меня, как штормовая волна.
― Я понимаю, ― шепчу я.
Я жду, пока Форд уйдет, а потом опускаю руки на прохладную столешницу. Я стараюсь дышать ровно, но у меня не получается. Дыхание вырывается неровными толчками, вызывая учащение сердцебиения.
Сердцеедка.
Вот кто я.
Самый худший тип людей.
Потому что я ясно и четко услышала, о чем сказал мне Форд.
Он любит тебя. Не играй с его сердцем.
У меня вырывается сдавленный вздох, и я зажмуриваю глаза. Горячие слезы текут по моим щекам.
То, что я делаю с Чарли, слишком опасно. Безрассудно.
Все было иначе, когда никто не произносил значимых слов. Когда мы могли притворяться, что все это временно, что все это ради хорошего секса.
Но сейчас…
Чарли уже любил и терял. Если бы я знала это, то никогда бы не ввязалась в эти отношения. Я думала, что использую свое сердце, чтобы изменить свою жизнь. А оказалось,
