— Это… после того случая, да, Ром? — чуть придушенно спросила она. — Когда ты нас с Сонькой спасал?
Он улыбнулся и погладил ее двумя ладонями по талии. Катюха просто не представляла, какой красивой была. И как сносила голову.
— Кто кого еще спасал, — резонно заметил он. — Вы с Бессоновой так уделали того придурка, что он явно товарищу позавидовал. Ну а шрамы, в конце концов, украшают гусаров. Да и вспомнить есть что.
Последние фразы Рома сказал специально, чтобы стереть с Катюхиного лица озабоченное выражение. Не хватало еще, чтобы она виноватой себя за его ранение чувствовала. С нее станется.
— Ром… — ну вот, пожалуйста, уже и придумала себе новую ответственность. Вечный президент. — Ты, наверное, тогда решил, что я гордячка неблагодарная и не способна оценить, что ты для нас с Сонькой сделал и как рисковал…
Рома усмехнулся: ну почти. Но правду она точно не узнает.
— Кать, забей, — посоветовал он, но она мотнула головой. От Ромкиных рук было тепло и щекотно, когда браслеты слегка царапали кожу, а ей надо было все объяснить. Прямо сейчас. Хотя, возможно, момент был совсем неподходящий.
— Я… крови боюсь… жутко… прямо до обморока, — выдохнула она и накрыла Ромкины руки своими. — И когда на боку у тебя увидела… Ладно Сонька сразу все поняла, утащила тебя. А мне потом так стыдно перед тобой было, что я даже глаз на тебя поднять не могла. Президент, называется, а первую помощь оказать не способна…
— Ох, Сорокина, — рассмеялся Рома и притянул Катюху к себе, неожиданно сильно захотев ее поцеловать. — Прощаю тебе твою слабость. Я вот жаб боюсь до судорог, так что не вздумай при мне в лягушку превратиться. А то тоже буду по гусарской доблести страдать и тебя стороной обходить.
Катя хихикнула, а потом сладко ответила на поцелуй, вытягиваясь на Роме всем телом. И что, спрашивается, могло быть лучше, чем просто валяться вот так вдвоем в постели, говорить о всяких пустяках и целоваться по поводу и без повода? Проблемы вернутся завтра и завтра будут решаться. Сегодня они имели право просто быть друг у друга.
— Катюх, а Катюх, — Рома дунул в рыжую челку, собираясь задать совершенно бредовый вопрос, — как думаешь, у нас с тобой сейчас свидание? Вроде бы все атрибуты против: ни цветов, ни свечей, ни романтического ужина. И обстановка, мягко говоря, не вдохновляющая…
— Совсем не вдохновляющая, — согласилась Катя и глянула вокруг. — Развращающая. И ты, Давыдов, самый главный развратник. Ни цветов, ни стихов — а девушку в постель уложил. А еще от своего гусарского наследия открещивался.
Рома рассмеялся: развратником его еще никто не называл. Но если Катюхе после всего их сегодняшнего разврата хотелось стихов…
Он подтянул ее еще выше и прижался подбородком к виску.
— Томительный, палящий день
Сгорел; полупрозрачна тень
Немого сумрака приосеняла дали.
Зарницы бегали за синею горой,
И, окропленные росой,
Луга и лес благоухали.
Луна во всей красе плыла на высоту,
Таинственным лучом мечтания питая,
И, преклонясь к лавровому кусту,
Дышала роза молодая. [4]
Катя, в первую секунду изумленно хлопнувшая ресницами, следом заулыбалась и прильнула растроганно к Ромке. Она и не думала, что это может быть так приятно.
— Мне еще никто никогда не читал стихов, — прочувствованно прошептала она, когда он закончил и с быстрым вдохом уткнулся носом ей в волосы. — Спасибо, Ром!
— Предкам спасибо, — смущенно пробормотал он. — Один сочинил, другой заставил выучить. Не думал, что когда-нибудь пригодится.
Катя тепло улыбнулась и прижалась губами к его щеке. Стесняющийся своей сентиментальности Ромка был до невозможности милым. А мысли о том, что стихи он читал ей голышом, прижимая к самому сердцу…
— Ром… — Катя поскребла ногтями по его груди. — Мне сказать тебе кое-то надо. Только обещай, что не рассердишься. Хотя бы не сейчас.
Он повел плечами и чуть напрягся, не зная, к чему готовиться.
— Обещаю.
Катюха вздохнула и спряталась ему под мышку. Невдохновляющее начало.
— Я отца твоего дураком обозвала, — созналась в хулиганстве она. — Может, он и умолчит, конечно, об этом, но если тебе вдруг снова достанется, то это из-за меня. Прости!
Голосок у нее дрогнул, и Рома сильнее сжал руки. Катюха тут же обхватила его поперек груди.
— Я просто тебя искала и маме твоей звонила, — забормотала она, прежде чем он успел ответить. — А он сказал, что не знает, где ты, и что… — тут Катя осеклась, не уверенная, что Роме стоит слышать все подробности их разговора. Однако он сам продолжил, и весьма спокойно:
— Что у него больше нет сына, в курсе, — Рома с нежностью погладил ее по щеке. — Ты моя героиня, Катюха! Я всегда твоей смелости поражался, но тут ты просто сама себя превзошла.
— Да, Ром!.. — возмущенно выглянула из своего укрытия она. — Я же не за тем совсем!.. Я объяснить хотела!.. Чтобы ты не думал!..
— Героиня! — весело повторил Рома и притянул ее к себе. Он все понимал, но не хотел сейчас об этом говорить. Хотел просто до очередного опьянения целоваться с Катюхой, избавляясь от всех былых невзгод и отгораживаясь от будущих. И ничего лучше ее поцелуев — сначала чуть встревоженных и виноватых, а потом жгучих, требовательных, терзающих, присваивающих — на свете не было.
Но, кажется, этот самый свет сговорился против них. Потому что едва у Катюхи сбилось дыхание, как комнату огласила резкая, неприятная музыка, и Катя, вздрогнув, ошалело уставилась на свою сумку.
— Строев? — усмехнулся Рома, и не думая отпускать ее от себя: поставленный Катюхой на папашу жуткий звонок он выучил еще в первую ночь. Но Катя вдруг рванула к сумке, вытащила из нее телефон и приняла вызов.
— Пап! Прости, я не позвонила! Обещала же!..
Рома вытаращился на нее, как на какую-то диковину. Давно ли Строев стал для Катюхи «папой»? И давно ли она прониклась к нему такой преданностью?
— Ты обещала позвонить, если потребуется помощь, — напомнил Кате в ответ отец. — Я правильно понимаю, что она не нужна?
Катя счастливо заулыбалась. Сегодня она узнала о любви к ней сразу двух самых близких и самых необходимых мужчин. Лучший день в ее жизни!
— Правильно, — подтвердила она и, кажется, немного покраснела: щекам, во всяком случае, стало жарко. — И… не ждите с мамой меня сегодня. Я останусь у Ромы.
Брови у Ромки взметнулись в изумлении вверх, и Катя только сейчас поняла, что ничего ему не объяснила. И он, кажется, до сих пор уверен в действии Строевского ультиматума. А Катя еще пыталась уговорить его вернуться в университет.
Совсем разум от любви потеряла.
— Катюш, я понимаю, что не вовремя, — неожиданно проговорил отец, и Катя против воли напряглась. Уж не слишком ли рано она поверила отцу? Не стоило ли быть поосторожнее? — Но мы тут побеседовали с Мариной, — продолжил между тем тот, — и… В общем, дай мне Романа, пожалуйста. А то не по-человечески как-то получается.
— Х-хорошо, — чуть запнулась Катя и не слишком охотно передала трубку Роме. А потом со всевозрастающим волнением смотрела на него, пока он, сев на кровати, разговаривал со Строевым. Очень серьезное, скорее, даже суровое выражение Ромкиного лица заставляло ее все сильнее сжимать за спиной руки и пытаться из коротких Ромкиных ответов понять, что же задумал отец. И во что она опять втравила любимого парня. Нет, она головы поотрывает всем, кто только задумает его обидеть! Он теперь не один! И за него Катя объявит войну хоть целому миру!
— Спасибо за откровенность, Константин Витальевич, — совершенно спокойно сказал между тем Ромка. — Рад, что мы наконец поняли друг друга.
