не хочу там найти, кроме музыки и, возможно, каких-то фильмов. Но когда загорается экран и после приветствия на заставке появляется моя фотография, в груди всё обрывается.
Взгляд натыкается на папку на рабочем столе с именем "Любимая". С замиранием сердца просматриваю все фотографии и короткие видео, на которых сняты счастливые мы.
Воспоминания обрушиваются на меня как снежная лавина и я, прибывая в их плену, тихо плачу, ощущая себя настоящей дурой. Мы потеряли полтора года, а могли не расставаться, если бы…
Господи, как много этих "если бы"!
***
— Это мой кусок, — ни разу не церемонясь, тянусь к тарелке Рада и накалываю вилкой шашлык, недавно приготовленный.
— Держи, — улыбаясь Рад отдаёт всю свою порцию.
— Знаешь, кто может быть страшнее голодного мужика? — спрашиваю я, едва проглотив мясо.
— Голодная женщина?
— Именно, — отвлекаюсь ненадолго, чтобы отпить из стакана яблочный сок. — Потому что голодная женщина опасная и непредсказуемая, как бомба. Ты даже не успеешь спрятаться, когда она разорвётся.
— Звучит, как угроза, — усмехается Рад.
— Я бы сказала, предупреждение.
— Понял. Тогда буду кормить тебя как на убой.
— Я пошутила. Не нужно кормить меня, как поросёнка, иначе я превращусь в толстую и некрасивую, с вот такими щеками, — надуваю щёки, — и тремя подбородками.
— И что? Я всё равно буду тебя любить.
— Ха, ты не знаешь, на что подписываешься, — глотаю смешок, но тут же становлюсь серьёзной, когда Радмир сосредотачивает взгляд на моём лице. — Что? Я испачкалась, да?
— Угу, — подносит палец к моему рту и медленно проводит по нижней губе. — Вот здесь.
Затаив дыхание и отставив в сторону тарелку, смотрю на Радмира из-под опущенных ресниц. Кадык на его шее заметно дёргается, а грудь вздымается от тяжёлого дыхания.
— Поцелуй меня, — требую шёпотом.
— А ты уже не голодная?
— Голодная… очень. Я так соскучилась по тебе.
Радмир смотрит на меня сомнительным взглядом. Прищуривается. А затем медленно приближается к лицу, чтобы на секунду покрыть щеку целомудренным поцелуем.
Возмущённая этим непонятным, почти что дружеским “недопоцелуем”, хватаю Радмира за шею. Притягиваю к себе. Рад только успевает ухмыльнуться и моргнуть, как я обрушиваю на его губы чувствительный поцелуй.
— Ты же просила дать тебе время, — он всё-таки ненадолго останавливает лавину моей страсти.
Качаю головой. И льну к его груди с ещё большим рвением, чем мгновение назад.
Я понимаю его сомнения, ведь до сих пор мы так ничего и не решили. Но к чему все эти разговоры, когда язык моего тела красноречивее тысячи слов.
— К чёрту всё, — рукой ныряю под его футболку и пробегаюсь по голой коже, слегка царапая спину. — И если ты сейчас мне не дашь то, что я хочу, то придётся…
Радмир не даёт закончить предложение. И моя угроза растворяется где-то в воздухе вместе с тихим стоном, срывающимся с губ, когда муж подхватывает меня на руки и прижимает к себе.
Крепко держусь за его плечи, вцепившись пальцами. А ноги скрещиваю на пояснице. И всё время целую в губы, пока он несёт меня в домик.
Толкнув дверь ногой, Рад входит в дом. Я ненадолго открываю глаза, чтобы ещё раз убедиться в действительности происходящего: нет, не сплю, и этот горячий мужчина, которого я оплела, словно изголодавшийся удав, — мой любимый муж, пусть и бывший.
***
— Почему у тебя не было других мужчин после нашего развода? — спрашивает Радмир, когда мы уставшие после секса, лежим обнажённые на кровати.
— Ты следил за мной?
— Следил.
Приподнимаюсь на подушке и подпираю голову ладонью. Смотрю на Рада не зная, чего хочется больше: объявить ещё один раунд буйного перемирия или всё-таки кофе.
Говорить на тему "что, да как, и почему" мне не хочется. В кои-то веки я счастлива. И лишний раз вспоминать то прошлое, в котором я пыталась быть сильной и независимой, но без него, — не хочется вдвойне.
— Рад, — тихо зову по имени.
— Да?
— Я хочу кофе.
Он улыбается своей красивой улыбкой и нежно гладит меня по щеке указательным пальцем.
Вот так просто, да. Иногда полезнее помолчать за чашкой кофе, чем бросаться друг в друга прошлыми обидами.
Психологи говорят, что все свои переживания нужно обсуждать с партнёром, но я отчасти несогласна. Если мы с Радом не сможем раз и навсегда похоронить боль, то так никогда и не научимся доверять друг другу снова.
Да, это трудно — о чём-то молчать и, возможно, не всем подходит, но мне очень хочется забыть прошлое и самый действенный способ — просто перестать о нём говорить.
Были у него другие женщины после меня? Конечно же, были и не одна. Но если постараться не представлять в голове даже их образ, то позже тайники памяти вытеснят эти полтора года после развода. А когда я выйду на пенсию, то тогда уже будет пофиг на ошибки молодости Рада, да и на мои ошибки будет тоже — пофиг.
Пока Радмир варит кофе в небольшой турке, я обматываюсь простыней и выхожу из домика. Можно было бы и голой выйти — в лесу, кроме диких зверей, нет других соседей. Зато есть комары и стать для них вкусным ужином — ну такое себе, правда.
Мобильник не ловит связь от слова "совсем". Я в отчаянии, потому что хотела позвонить Лизе в лагерь, а теперь не знаю, что и делать. И вся эта романтика, наедине с природой и любимым мужчиной, меркнет, потому что все мои мысли переключаются на дочь. Я уже и не рада этому лесу.
— Я принёс кофе, — Рад ставит небольшую чашку на табурет, а затем обнимает меня со спины и целует в шею. — Что с настроением, милая?
— Не ловит, — указываю на экран мобильника без единой палочки приёма связи.
— Ждёшь важного звонка?
— Лизе хотела позвонить. Через несколько дней надо её из лагеря забрать. А сейчас хотела узнать, как у неё дела.
— Завтра узнаешь, — снова целует меня в шею, а рукой забирается под простыню и ведёт нею по бедру.
— Завтра мы куда-то поедем?
— Угу, давно хотел тебя познакомить со своей бабушкой. Она недалеко живёт. В двух километрах отсюда.
Просыпаюсь на рассвете. Радмир ещё крепко спит, свернувшись калачиком. Я смотрю на него с придыханием и аккуратно, чтобы не разбудить, укрываю одеялом. Похоже, я конкретно отвыкла делить с кем-то кровать, иначе не отжала бы одеяло самым наглым образом, предназначенное для нас двоих с Радом.
Пять минут трачу на утренние процедуры. Горячая ванна с ароматной пенкой была бы "кстати", но здесь, в
