class="p1">Резко выдернув Тихую из лап гондона, откидываю корпус назад и, замахнувшись, впечатываю кулак ему в табло. Без передышки делаю второй выпад — он прилетает ровно в солнечное сплетение, после чего напомаженный мачо сгибается пополам и начинает кашлять.
От сильного удара правая рука начинает гореть и, чувствую, как костяшки пощипывает из-за содранной кожи. Но физическая боль — то, что мне сейчас нужно, чтобы отвлечься.
Замахиваюсь для нового удара. Но тут, словно лишившись инстинкта самосохранения, между мной и псом встает Аня. Выставив руки вперед, так, что крохотные ладошки упираются в мою грудь, с ужасом в глазах шелестит:
— Не трогай его! Мирон! Хватит!
— Ты, блядь, куда лезешь? — рычу, отталкивая ненормальную в сторону. — Зашибем же!
Секунда.
Ровно столько понадобилось псу, чтобы подловить меня в момент, пока я отвлекся на Аню, и нанести удар. Я же не успел среагировать и выхватил щелчок в ебало.
Ну точно гондон! И бьет, как телка!
Отшатываюсь. Замечаю, как мудила, почувствовав силу, что-то говорит Тихой и снова летит на меня. Но на этот раз я успел перехватить его запястье и выкрутить кисть. В этом захвате надави я на ее чуть сильнее, кость к херам треснет. Да и в таком положении, когда пес с вывернутой рукой шипит от боли, управлять ситуацией легче.
— Поехали! — строго высекаю принцессе, которая едва не отстегнулась от страха. — Живее!
— Нет! — в тон отвечает Аня и падает рядом с мудилой на колени. Дрожащими руками достает из рюкзака платок и прикладывает ее к разбитой морде недоумка. Я же инстинктивно слизываю красные капли языком со своей губы.
— Блядь, Тихая, не заставляй применять силу, — охуевая от того, как Аня суется около пса, каркас сильнее расшатывает. Как будто не могу устоять на своих двух от сильных толчков земли. — Аня!
Она мотает головой.
Тогда я, выпустив из захвата Диснейленд-героя, который с громким шипением, но при этом без единого мата, начал растирать ноющий сустав, дергаю Аню на себя. Ловлю ее за плечи и в глаза смотрю.
— Ты просила не исчезать… Вот он я… — с этими словами выдаю болью пропитанные эмоции, растоптанные чувства. — Здесь. С тобой.
Но этого оказалось недостаточно. Аня делает контрольный выстрел, загоняет нож в спину, когда я меньше всего этого ждал. И именно этот удар вынуждает меня сделать последний вздох, чтобы навсегда разорвать нашу связь.
— Мир, уходи, — шепчет Аня, оборачиваясь на пса. — Все уже решено. Я… Я дала согласие на этот брак. Прости, что предала.
Отстраняюсь. Заторможено моргаю. Внутри происходит фатальный взрыв, роковой. Сердце-мотор больше не вывозит, шлифует так, что все тело передергивает и со скрипом глохнет.
Мотаю головой, отказываясь верить в услышанное. Но как бы ни разрывало, выдавливаю последнюю фразу, прежде чем уйти:
— На свадьбу пригласить не забудьте. Так и быть, приду с двумя гвоздиками и «праздничным» венком. Помню тебя. Люблю тебя. Скорблю о том, что не сбылось.
Крутанувшись на пятках, в бессознанке добираюсь до тачки и еду на квартиру.
А там все еще витает запах уже не моей, но по-прежнему особенной Тихони. Смятые простыни напоминают о том, что Аня совсем недавно была рядом. А на столе стоит ее кружка с недопитым чаем.
В порыве дикой ярости и опустошения беру фарфор и разбиваю его о стену. Но легче, сука, не стало. Следом окна нараспашку — на хуй любое напоминание о ней! Постельное — в мусор. Чувства — туда же!
Полный детокс!
А после обряда «изгнания» строчу в телефоне сообщение и делаю друзьям рассылку:
Мирон_Савельев: «Предлагают нажраться. В девять жду в баре».
Правда, бухать я начал порядком раньше, сразу после отправленной смски.
Достав из холодильника открытую бутылку рома, поливаю крепким пойлом разбитые костяшки и дезинфицирую появившуюся на губе гематому. Прикладываюсь к горлышку, делаю большой глоток, который приятно обжигает нутро.
Никогда раньше я не занимался самокопание и уж тем более самоедством. С достоинством принимал результаты своих действий, ни о чем не жалея, и соглашался с уже сложившимися обстоятельствами, подпитанные стойкими фактами. Но сейчас, блядь, мусолю по двадцать пятому кругу каждое слово Ани.
Думал, что алкоголь поможет забыться. Да какой там… Наоборот, яркими кадрами всплывает наше прошлое. Клеточная, сука, память до мельчайших подробностей рисует образ Тихой, и в какой-то момент мне показалось, что я слышу ее голос.
Это, блядь, точно клиника.
«Все уже решено. Я… Я дала согласие на этот брак. Прости, что предала»…
Она согласилась.
Она скоро выйдет замуж.
Пиздец!
Как давно Тихая ответила согласием? Сколько времени я пребываю в статусе безрогого оленя? Или она заранее знала, чем все закончится?
И по логике вещей сейчас я должен ненавидеть Аню, презирать. Но, черт возьми, все так же безумно люблю. Вот только всралась мне теперь эта любовь?! Черно-белая. Без многоточия.
Кто-нибудь, исцелите меня!
В бар заваливаюсь, а если быть точнее — врываюсь, ближе к десяти. Если бы за мной не заехал Султан, так бы и уснул на полу с бухлом в обнимку и захлебнулся собственными соплями, которые распустил из-за расставания с новенькой. Я, блядь, даже хотел отменить эту встречу с друзьями, чтобы избежать ненужных вопросов.
— Ёбана… — через весь зал орет Данилевский. — Ты где так наебошиться успел?
— Дома, — отвечаю серьезно. — Эй, красотка, музло переруби, я танцевать хочу! — торможу проходящую мимо официантку и шлепаю ее по тощей заднице. — И алкашку тащи!
— Мир, что с тобой? Сейчас Тихая тебе за это дело руку в двух местах сломает, — без какой-либо издевки говорит Жора.
— Не сломает, — выплевываю агрессивно. — У нее есть развлечения получше. Так что я могу на эту ночь снять какую-нибудь телку.
— Уверен? — нараспев тянет Писатель. По его удивленному лицу понимаю, что Чехов охреневает от происходящего. — Ты в этом уверен? — повторяет вопрос Жора и будто сквозь меня смотрит.
А я, мать вашу, каждой клеткой своего тела напрягся. И, походу, не зря.
Уверен, если сейчас обернусь, то увижу ее. Чувствую же, черт возьми, эту недотрогу. Запах ее улавливаю. Даже на уровне подсознания знаю, что сейчас она тянет свой сраный клубничный смузи и размазывает по тарелке кисло-сладкий соус, который так обожает.
Но почему Тихая здесь? И главное — с кем?
Неужели этот интеллигент с надроченной челкой притащил ее в бар?
Бах…
Бах…
Бах…
Долбит за грудиной.
Бах…
Бах…
Бах…
Вспарывает вены.
Я не должен оборачиваться! Но не потому, что не хочу ее видеть. Просто боюсь снова сорваться. И вообще считаю, что идеальным вариантом было бы запереть меня на пару дней в
