Незадолго до первого свистка тренер, Филипп Дежарден, собрал нас вместе, а когда остальные ребята из команды вышли, отозвал меня в сторонку.
– Выглядишь усталым, – заявил он со своей обычной прямотой.
– Все хорошо, – возразил я.
– Уверен?
– Конечно. – Мне не терпелось стряхнуть его руку со своего плеча. – Пойдем.
Трибуны стадиона были заполнены до отказа. Интересно, была ли там Джени? Я вспомнил, что прошлым вечером, после ее ухода из «Ла Клоше», сказал мне Роберт:
– Так лучше. Ничто не будет отвлекать.
Как только я вышел на футбольное поле, внутри меня снова разгорелся гнев. Джени вовсе не отвлекала, она… много для меня значила. И могла бы стать частью моей жизни, если бы война во Вьетнаме не разрушила привычный мне мир. Я хотел поискать ее в толпе, но мог лишь смотреть на поле и следить за своими соперниками, словно бык, готовый броситься в атаку.
Прозвучал свисток, и игра началась.
У игроков «Лиона», выступавших в желто-зеленой форме, были проблемы с обороной, а их лучший нападающий за первые двадцать минут трижды оказывался в офсайде [57]. Мы даже не забили ни одного мяча, а я уже не сомневался, что победа в этом матче будет за нами.
По венам словно растекалось пламя. Я мчался по полю быстрее и активнее, чем когда-либо. Я энергично отобрал мяч у полузащитника «Лиона», дал пас своему нападающему, Йоханнесу, – возможно, лучшему игроку в команде после меня, который работал на фабрике и отчаянно нуждался в том, чтобы «Пари Сентрал» вышла во вторую лигу. Он проворно повел мяч по полю, но перед воротами противника нам навстречу бросились двое защитников и двое полузащитников.
Они окружили Йоханнеса, но вместо того чтобы устремиться вбок и принять от него пас, я метнулся ему за спину. Прямо под носом защитника «Лиона» Йоханнес с идеально рассчитанной точностью послал мяч назад, ко мне. Я отошел вместе с ним немного в сторону и пробил по воротам. Вратарь «Лиона» попытался перехватить мяч, но все было тщетно. Тот угодил в верхний левый угол, влетев в сетку вне пределов досягаемости.
Один – ноль.
Игроки нашей команды подбежали к Йоханнесу, поздравляя того с идеальной передачей, а потом столпились вокруг меня. Сжав руки в кулаки, я стоически выдержал восторженные хлопки по спине.
– Отличный удар, Руссо, – бросил Оливер, ударив меня между лопатками, отчего я стиснул зубы.
– Отвали, Катон, – процедил я и направился обратно к центральной линии.
– У кого-то месячные, – фыркнул Оливер, пробегая мимо меня, чтобы занять свою позицию на поле. Остановившись поодаль от меня, он выкрикнул: – Эй, Руссо! Кажется, твоя горячая американка тоже здесь!
– Заткнись, Катон! – прошипел Роберт.
– С чего бы? – протянул Оливер. – Думаю, он не упустит шанса произвести на нее впечатление своей игрой.
Не в силах удержаться, я взглянул на первые ряды трибун в середине поля, где обычно собиралась наша группа, и даже со своего места на центральной линии разглядел ее среди знакомых лиц. Джени сидела рядом с моей мамой, сестрой и друзьями; ее длинные золотистые волосы блестели под жаркими лучами солнца. В моем глупом сердце тут же расцвела надежда.
Джени подняла висевший на шее фотоаппарат, чтобы сделать снимок.
«Ну да, конечно, ради статьи…»
После свистка судьи один из игроков «Лиона» ударил по мячу, начиная следующий тайм. Этот свист напоминал мне стартовый сигнал к началу гонки, и когда противник попытался сделать пас, я оказался рядом и, перехватив мяч, повел его перед собой.
Йоханнес бежал справа от меня. Я гнал мяч вперед, ловко уворачиваясь от ног сбитых с толку защитников «Лиона», а когда они окружили меня, передал пас Йоханнесу. Тот ударил по воротам, однако вратарь противника отбил мяч, и тот полетел по воздуху словно пуля прямо в мою сторону.
И хотя защитники «Лиона» обступали меня со всех сторон, я, не раздумывая, подпрыгнул и головой отправил мяч обратно в ворота. Пока вратарь, сбитый первым ударом, пытался подняться на ноги, мяч пролетел у него над головой и угодил прямо в сетку.
Два – ноль.
Аплодисменты зрителей отдавались в груди, как громкая музыка во время концерта. Я ощущал их всем телом, понимая, что совершил нечто грандиозное.
Вот только это ничего для меня не значило.
И боль осознания этого лишь подогрела кипящий во мне гнев.
«Почему мне это не нравится? Что со мной не так, черт подери?»
Члены моей команды снова оказались рядом, радостно вопя и хлопая меня по спине. Но от их поздравлений мучительно ныло где-то глубоко внутри, словно от жестких ударов по незажившему синяку. А потом появился Оливер.
– Бесподобно, – рассмеялся он. – Теперь любая красотка с радостью раздвинет для тебя ноги…
Зрение разом затуманила красная пелена. Дальше я мало что помнил. Я действовал, казалось бы, инстинктивно, потому что в голове не осталось ни единой разумной мысли. Как бы то ни было, мгновение спустя я уже катался по траве, сцепившись с Оливером.
– Какого черта…
Он был крупнее меня, но явно не ожидал такого удара. Воспользовавшись секундным замешательством, я врезал кулаком ему в лицо – прямо в твердую челюсть, поранив костяшки пальцев о его зубы. Впрочем, губу я ему все же разбил.
Дыша как кузнечные мехи, я замахнулся, чтобы ударить его снова, но кто-то грубо подхватил меня под мышки и оттащил назад. Вокруг раздавались крики и ругань товарищей по команде. Несколько из них удерживали Оливера, а другие оттаскивали меня.
– Гнилой ублюдок, – прошипел Оливер, сплевывая кровь на землю. – Ты что, сбрендил, черт возьми?
– Еще раз так отзовешься о ней, и я тебя прибью! – выкрикнул я. – Ты меня услышал? Прикончу на месте.
Увидев разозленные, потрясенные лица товарищей по команде, я вырвался из их рук. В этот миг передо мной возник судья.
С красной карточкой в руке.
– Агрессивное поведение, – объявил он и поднял карточку так, чтобы ее видели все присутствующие на стадионе. – Удаление с поля.
Зрители потрясенно ахнули, а потом на трибунах воцарилась тишина – насколько это возможно, учитывая, что здесь собрались три тысячи человек.
Роберт взглянул на красную карточку, после чего сердито уставился на меня. На его шее вздулись вены.
– Тупой придурок! Ты хоть понимаешь, что наделал?
Я чуть заметно кивнул. Реальность обрушилась на меня словно ведро холодной воды, и бушевавшее в крови пламя резко потухло. Я уже открыл рот – может быть, чтобы извиниться или сказать Роберту, какая тяжесть свалилась с моих плеч, – но тут услышал крик:
– Приве-е-е-е-ет! А вот и он.
Я повернулся к трибунам. Там стоял он, пьяный в стельку, и размахивал бутылкой виски, будто сигнальным фонарем. На притихшем стадионе до меня отчетливо донесся его голос:
– Ты видел? Вот так гол. Ну настоящий принц…
Судьи жестами велели игрокам занять позиции на поле для штрафного удара «Лиона», хотя правила нарушил член нашей команды.
«Да уж, отличился по полной. С красной карточкой».
Я направился к боковой линии, с каждым шагом все яснее осознавая, что натворил. В раздевалку идти не хотелось, и вместо того, чтобы свернуть налево, я медленно побрел прямо к трибунам. Фанаты неодобрительно свистели мне вслед и насмехались, кричали снова и снова: «Pourquoi?» [58].
Я приблизился к группе друзей. Люси плакала, а Бриджит обнимала ее, глядя на меня с болью в глазах. Джени оглядывалась по сторонам, потрясенная реакцией толпы. Поймав мой взгляд, она подняла руки. Я лишь покачал головой.
Мама не сводила с меня пристального взгляда, в котором читались страх и злость одновременно. И только одна Софи на всем стадионе мягко и по-доброму мне улыбалась.
– Ты видел? – спросил пьяница, указав на меня бутылкой виски. – Видел, что он сделал?
Кто-то из толпы теперь освистывал и его, приказывая либо сесть на место, либо убираться к черту. Когда Софи обратила внимание на мужчину, ее улыбка тут же погасла, а глаза наполнились слезами.
