— А теперь разморозь свое лицо, и скажи мне всю правду — все о чем думаешь. Я же вижу на твоем лице тень этого ужасного пессимизма. Я просто чувствую, как негатив прикасается к моей коже. И весь он от тебя.
— Ну не всем же быть весельчаками! — парировала я. И поняла, что Рэнд неплохо меня выучил за то время что мы вместе. Раньше многие не подозревали о моем сарказме и тем более пессимизме. Хотя школьный психолог как-то к этому присмотрелась. А что они от меня хотели — мама юрист, отец механик, в разводе, любят меня ужасно — но ни у кого нет времени. Так что я не мрачная — я пессимист. Я со здоровым недоверием смотрю в будущее. Я больше не хочу опекаться! Мне и теперь легко вспомнить, как говорили родители в начале — папа лишь ненадолго поживет в Боулдере… "ненадолго" растянулись на месяцы, а потом я узнала, что моя няня ходит в его доме в одной его футболке. Слово любовница уже было неуместно — я и тогда знала что такое гражданский брак. А теперь Рэнд говорит мне — но ведь мы не обязательно должны расстаться уже. Я прекрасно знаю, чем все это закончиться — спасибо, не надо — уже проходили. После таких слов уже не возвращаются. Такими словами просто готовят себе путь к отступлению — мол, ну я же тебя мягко предупреждал, ты уже большая девочка, должна понимать. У всех у нас своя жизнь. Нет, у всех у вас своя жизнь, и только я до сих пор надеюсь, что хоть кто-то впустит меня в эту жизнь.
Я еще раз кивнула каким-то его словам. Но жесткие руки заставили меня осознанно посмотреть в его глаза.
— Ты вообще слышала, что я сказал? Я сказал, что нам вообще не обязательно расставаться.
А как же! Блин, но ведь действительно звучит смешно. Рэнд так наивен. Почти романтичен, что мне самой хочется его хорошенько встряхнуть, чтобы он перестал мне вешать лапшу на уши. Ну, неужели он верит в то, что говорит? Я даже не готова была сама признать, что то, что я испытываю к нему это любовь, так что говорить о чем-то серьезном, да и еще на будущее, я не собиралась. Да, конечно же я могла переехать в старый дом отца в Боулдере, который принадлежал бабушке, могу доучиться там в школе и параллельно взять дополнительные занятия в колледже, но…вот именно НО! Кто тебе такое предлагал? Ведь Рэнд знает, что мама отпустит меня без вопросов, так почему не предложит?
Как же я устала от разговора, такого пустого и глупого, и как же мне не хотелось поддаваться надежде. Ну почему никто никогда не говорит, что больнее надежды нет ничего!
— Поехали вниз. Я хочу горячего шоколада, — отозвалась я, игнорируя его предыдущие слова.
— Увиливая, ты от меня не избавишься, как и от этого разговора, — грустно покачал головой он.
— О нет, ты ошибаешься, увиливая можно все это проигнорировать, и спокойно жить дальше. — усмехнулась я и оттолкнувшись от него, покатила вниз. Конечно же, он не так быстро оказался рядом из-за своего колена, но нагнал меня, даже не смотря на злость.
Я его честно предупреждала, что я не романтическая натура — если я страдаю, то так, чтобы никто не знал. И уж тем более я ни с кем не делюсь своими проблемами. Мне бывало иногда из-за этого трудно, но впрочем я еще ни разу не пожалела что не делюсь с подругами своей частной жизнью. Это реально никого не касается, а только меня. И те крохи, что перепадали им, были сказаны по глупости. Рэнд был первым, с кем я поделилась своими проблемами — из этого не вышло ничего хорошего. Кроме самых прекрасных мгновений проведенных с ним.
Все действительно было хорошо, что я сама не могла поверить тому, что случилось на отдыхе. Будто бы и не было слов Рэнд об его учебе, и не было моих сухих слов о том, что нам стоит расстаться. Рэнду так легко было снова стать моим защитником и моей опорой, и уж тем более поверить мне, что все в порядке, но все не было в порядке. Не было, и это было самым противным и ужасным чувством, что мне когда-либо приходилось терпеть в себе. С родителями всегда было по-другому, ведь разрушался их брак, наша семья, но почти все выяснения всегда относились к ним. Теперь дело касалось меня, действительно только меня, и это не могло не угнетать.
Будто бы чувствуя за собой какую-то вину Рэнд был в последнее время особенно обходительным и внимательным ко мне. Если мы сидели за столиком в столовой, он постоянно украдкой рассматривал меня, особенно когда я с кем-то беседовала. Это не злило, но скорее тревожило. Когда случалось нам где-либо остановиться, он просто крепко прижимался ко мне, и молчал, ничего не произнося, и это было похоже на прощание. Мы могли сидеть у меня или у него дома, и Рэнд старался развлекать меня, будто он заправский клоун, и в этом я находила средство отвлечения от ненужных по его мнению мыслей. Приходилось ли мне заехать к нему на работу, и он просто заваливал меня сладким. От его поведения мурашки ползли по моей коже, ведь он так ни слова и не сказал мне о том нашем разговоре, и я с дня на день ждала, когда ему надоест играть в эти прятки с реальностью, и он наконец скажет с облегчением, что нам нужно расстаться.
Я не злилась от его навязчивого внимания, я покорно принимала все, даже самые твердые и тяжелые объятья и просто ждала. Не то чтобы я не верила Рэнду, но я не верила точно обстоятельствам, которые были против нас. Иногда хотелось выть, и я сама себе удивлялась, как удерживаюсь от того, чтобы не заговорить с ним обо всем этом первой. Я просто знала что надолго его не хватит, но ожидать становилось все труднее.
В феврале Рэнд впервые поехал в Боулдер, чтобы посмотреть на колледж, и заодно найти место для жительства. Впервые его родители настояли не на полной его самостоятельности от них, и были довольно таки настойчивыми в том, чтобы он не жил в общежитии. В тот вечер он приехал таким сияющим, и я мягко улыбалась когда слушала его рассказы об колледже.
— Это нечто, — уверял меня он, делая без моей помощи себе чай, так как на моей кухни он уже давно чувствовал себя как дома. Думаю именно на этом поприще они сошлись с дядей Питом…хотя еще машины, фильмы о второй мировой войне и конечно же спорт! — Мне понравилось все, реально все. Даже не знаю что лучше — библиотека или спортивная площадка. Даже и не знаю захочу ли переходить потом в Денвер…хотя нет, конечно же захочу ведь в Денвере постоянно есть какие-либо матчи.
Я сидела на стуле и старалась казаться как можно более заинтересованной, ведь Рэнду было необходимо, чтобы я его поддерживала. Но слушать его радостные речи было больно, ужасно больно. Если раньше я еще пыталась внушить себе, что мои чувства к Рэнду и рядом с любовью не стояли, то теперь я признавала поражение разума над сердцем. Сердце нагло показало мне, какой на самом деле и является любовь. Сначала это кажется увлечением, просто парень, которого ты знаешь всю жизнь, а потом неожиданно понимаешь, что вот эта тоска без него и простое счастье без примеси экстаза и есть любовью. Это в книгах любовь должна напоминать наркотик без которого не можешь прожить, а в жизни это не передаваемое переплетение многих чувств: легкая тоска, тепло, когда знаешь что увидишь его, и надежность во всем что он делает. Словно связка проводов в кабеле множество чувств, оттенков, часов проведенных вместе, воспоминаний, снов о нем делают любовь любовью. И она вовсе не выглядит простой, а тем более не является только потому что ты не станешь резать себе вены, без наркотика и эйфории. Это такая тоска, с которой ты вполне сможешь жить, даже улыбаться, интересоваться еще чем-то, но не забывать ее.
