нее можешь не переживать. Я не позволю совать ей нос в нашу семью.
— Вы общаетесь?
Наверное, глупый вопрос…
— Нет, — быстро и просто отвечает он. — И если честно, я бы не хотел даже обсуждать эту женщину.
Эту женщину…
Я киваю, понимая по интонации, что нам действительно не стоит продолжать разговор в этом русле, да я и сама не особо хочу. Главное я услышала. Но… будет справедливо, если Илай тоже услышит то, что я должна была рассказать раньше.
— Однажды ты спросил о моих родителях. Я сказала…
— Я помню, — мягко произносит он, облегчая мое признание, но если бы этого было достаточно!
Я опускаю взгляд, прижимаясь щекой к прохладному стеклу.
— Моя мама не просто умерла, Илай, — на удивление мой голос звучит спокойно, будто эта правда слишком долго сидела во мне, а теперь с легкостью вырывается на свободу. — Ее убил мой отец. Я видела это своими глазами… там было так много крови, она капала с его уродливой руки…
После тяжелой паузы, я продолжаю:
— Я забыла об этом после нескольких курсов с психологом, которого нашла моя бабушка, но прежде чем я смогла забыть то, что не должна была видеть, у меня успели взять показания. — Мое сердце бьется где-то в горле. — Но я все вспомнила… когда увидела своего отца по новостям. Я вспомнила его. Тогда кошмары обрели смысл. Потому что это были не сны, а воспоминания об ужасе, который моя память стерла из-за перенесенных стрессов. Так бывает, что память сама избавляет нас от плохого. Ну или мне это внушили. Не знаю… Я не контролировала этого. Психолог проводил долгие беседы и использовал множество методик, включая гипноз. Меня заставили поверить в несчастный случай. Но это сработало только для маленькой девочки. Кошмары, которые меня мучили, и страх воды — это следствие того, что отец попытался убить и меня, чтобы избавиться от ненужного свидетеля… Он хотел утопить меня. И ему бы это удалось, если бы проходящий мимо человек не вмешался…
Я резко замолкаю и втягиваю в себя воздух, не позволяя ужасным картинам занять все мое сознание. Это прошлое. Больше оно не имеет никакого значения.
— Я уехала из Москвы не из-за тебя, Илай. В тот день я случайно увидела в новостях, что отец вышел из тюрьмы. Я побоялась, что он найдет меня, и, вместо того чтобы вернуть деньги твоей матери, исчезла.
Живот скручивает оттого, что я снова погружаюсь в темные воспоминания, которые отказалась впускать в свою новую жизнь.
— Я… я никому об этом не говорила… Прости, если бы я… думаю, если бы я рассказала тебе или Лене… ваше мнение бы обо мне изменилось… да я и не могла представить, как такое рассказать, это было моим, понимаешь? Я так долго молчала, что не знала, как заговорить об этом…
Илай сжимает мою руку, вынуждая на него посмотреть. И я только сейчас понимаю, что мы стоим во дворе. Кирюша заснул, а Илай без слов пересаживает меня к себе на колени.
Нежно убирает волосы с моего лица и сжимает его в ладонях, глядя мне прямо в глаза.
— Ни твой отец, ни моя мать больше не имеют никакого значения.
Он ждет моего ответа, но я лишь киваю, потому что горло сковано напряжением.
Тяжесть давит на грудь, вопреки тому, что я надеялась избавиться от нее, рассказав правду, но вместо того, чтобы в миг исчезнуть, она медленно вытекает из моих глаз, скользя по щекам и капая на толстовку Илая.
Он вздыхает и притягивает меня к своей груди.
— Так. Мы поступим следующим образом. — Он гладит меня по спине. — Ты выплачешь здесь все свои слезы, и на этом мы забываем о том, что больше для нас не имеет никакого значения, а потом пойдем домой, где я надеюсь получить вознаграждение за то, что я самый лучший.
Я улыбаюсь сквозь слезы, пачкая ими толстовку Илая.
Знаете что?
Думаю, я действительно люблю этого парня.
Я убираю тарелки со стола, погруженная в размышления о сегодняшнем дне.
Он оставил странное послевкусие: сладость с горечью. Но, с другой стороны, я рада, что мы обо всем поговорили, точнее, говорила практически я одна, а Илай подвел черту.
И, наверное, я в этом и нуждалась.
В надежности.
Открываю кран, чтобы сполоснуть посуду, но замираю, бросив взгляд на кольцо.
Не хочется его испортить, поэтому собираюсь снять, но в этот момент попадаю в медвежьи объятья, а возле уха раздается низкое рычание.
— Не успел надеть, а ты уже снимаешь?
Большие ладони скользят по моему животу, и я откидываю голову на плечо Илая.
Эти сильные руки и объятья… не знаю, как жила без них раньше. Это так приятно. Будто… я нашла своего человека. Вот кто Илай для меня. Он мой дом.
— Не знала, что ты такой собственник.
— Ты даже не представляешь, насколько я такой, — шепчет он с жаром мне на ухо и просовывает ладонь в мои домашние хлопковые шортики.
Его пальцы такие горячие, что я ничего не могу поделать со своим телом: оно тает от его прикосновений. Илай задевает чувствительное место, и я всхлипываю, по инерции сжимая бедра.
Второй рукой он поворачивает меня к себе, подцепляет мой подбородок и приподнимает мою голову, чтобы наши глаза встретились.
— Мне нужно домыть посуду, — шепчу я и привстаю на носочки, когда он снова проскальзывает пальцами глубже.
Прикрываю глаза с тихим стоном, но прежде чем нахожу в себе силы оттолкнуть Багирова, он накрывает мои губы своими. Загоняет меня в ловушку со всех сторон… Его язык проникает мне в рот, и всепоглощающее чувство накрывает жаркой волной.
— А мне. Нужна. Ты, — выдыхает он между поцелуями и с еще большей страстью завладевает моими губами. — Желательно голая…
Мягко упираюсь руками ему в грудь.
— Ну тише ты, Кирюша же еще не спит.
— А мы негромко, — Багиров забирается мне под майку, а я шутливо шлепаю его по руке.
— Илай Дамирович, имейте совесть.
— Нету ее у меня. — И в доказательство он снова жадно целует меня, на мгновение сбивая с толку. А потом я уворачиваюсь от него и, схватив полотенце, бросаю ему на плечи.
— Вот сначала намой и уложи сына, а потом демонстрируй мне отсутствие совести. А я пока с посудой закончу.
Илай закатывает глаза и стонет разочарованно.
— Иди, и не выпрашивай тут, — толкаю пальцем его в грудь, и он с театрально-горестной физиономией пятится.
— Обломщица.
— Иногда приходится, — улыбаюсь и подмигиваю
