Я начинаю нервничать. Когда моя история прозвучала вслух, стало еще тяжелее представить, как ею поделиться.
— Как я смогу рассказать, что сформировал независимую группу из дюжины единомышленников, которые специализируются на шпионаже, разведке, геополитике, партизанской войне и противодействию терроризму? И что мы называем себя Thirteen, потому что не смогли договориться о лучшем названии, так что теперь мы звучим как бойз-бэнд?
Как мне сказать ей, что мы работаем под прикрытием, маскируясь под боссов мафии, коррумпированных политиков и магнатов теневого бизнеса, потому что лучший способ убить крысу – уничтожить ее внутри собственного гнезда? Или как рассказать, что я в одиночку убил сотни людей?
Мой голос повышается. Мое сердце колотится. Жар расползается по моей шее.
— И как мне сказать ей, что вся весь этот сыр-бор начался из-за того, что целую жизнь назад я всадил пулю в мозг своему собственному отцу?
Тон Лиама становится резко укоризненным.
— Ты поступил милосердно. Он висел на дереве, с ранеными сухожилиями и горел. Бился в агонии. Умирал. Его было уже не спасти, но ты спас его от еще больших страданий в его последние минуты. А потом ты спас меня. Хоть тебя и использовали как мишень для пуль, ты все равно невероятным образом добрался до горящего дома и спас своего брата. Я обязан тебе жизнью.
Не делай из мухи слона, Киллиан. Эоин Макграт и его банда уничтожили нашу семью. Единственное, что нам оставалось, — это развеять прах.
Когда я глотаю остатки виски, моя рука дрожит. Мой смех холодный и безжизненный.
— Ага. И вот через двадцать семь лет спустя я сталкиваюсь с необходимостью признаться в своей кровавой истории женщине, которая считает, что быть мафиози — плохо. Господи. Да она убежит от меня, сверкая пятками. И никто не станет ее винить.
Мы долго сидим в тишине, оба погруженные в мрачные воспоминания. Наконец Лиам вздыхает.
— Если она действительно та самая, брат, она не убежит. Она будет любить тебя еще сильнее за то, через что ты прошел.
Я обещал ей, что все расскажу, так что, полагаю, мне придется через это пройти.
Немного погодя Лиам весело говорит:
— У меня есть идея.
— О, нет.
— Напиши ей письмо.
— Я знаю, что ты этого не видишь, но я морщусь.
— Женщины любят получать письма. Для них это много значит. Это даже лучше, чем цветы или украшения.
Брат говорит очень уверенно, но я сомневаюсь.
— Серьезно?
— Да, так и есть.
— Стал бы Райан Рейнольдс писать женщине письмо?
— Безусловно.
— Тогда я определенно, блядь, не буду этого делать.
Лиам вздыхают.
— Господи, какой же ты идиот.
— На этой ноте я вешаю трубку. Мне нужно сделать важный телефонный звонок.
— Кто важнее твоего брата? — оскорбленно бормочет он.
— Мой будущий тесть.
Жаль, что мы разговариваем не по видеосвязи, чтобы я в полной мере мог насладится его удивлением и воочию увидеть, как его глаза вылезают из орбит.
***
— Мистер Блэк. И чем я обязан такому сюрпризу?
Голос на другом конце линии звучит в точности как у ДеНиро в «Славных парнях». У главы нью-йоркской мафии бруклинский акцент гуще тушеного мяса. А его сарказм еще насыщеннее.
Решаю отбросить все это дерьмо и сразу приступаю к делу.
— Твоя дочь, Джульетта.
Тишина.
Затем апоплексический рев:
— Послушай сюда, ты, долбанный членосос, сын десятидолларовой шлюхи! Ты стоял за ее похищением? Я отрежу на твоем гребаном теле все, что только можно отрезать, а потом задушу голыми руками, ты, никчемный ублюдок!
Судя по всему, похитители связались с ним до того, как я связался с ними.
— Я не похищал ее. Это сделал Миро Петрович. Но он уже мертв. Я убил его.
Снова тишина. Затем мужчина говорит низким, убийственным голосом:
— Что за игру ты ведешь, мать твою?
— Никаких игр. От тебя потребовали пересмотреть маршруты незаконного оборота наркотиков, верно? — Я не утруждаю себя ожиданием ответа. Да и в любом случае, видимо, от ярости он проглотил свой язык. — Можешь больше не беспокоиться об этом конфликте. Их организация уничтожена. Вновь встать на ноги они смогут не скоро. Верхушка мертва вместе с лучшими исполнителями.
— О, да? Откуда мне это знать? Откуда мне знать, что ты не пытаешься сыграть со мной?
— Я отправил тебе их охлажденные головы. Ты получишь их утром.
После удивленной паузы он смеется коротким, резким смехом.
— Отправил по почте? Мне ждать их на своем пороге?
— Нет. Я отправил их частной курьерской службой, которая специализируется на подобного рода перевозках. И посылка появится на кормовой палубе «Бомбардировщика» в шесть часов по местному времени. В данный момент, если я не ошибаюсь, палуба находится в десяти милях от побережья Крапань. А я не ошибаюсь. Такого еще не было. Сказал просто так, красивый оборот речи.
Когда он ничего не говорит, я добавляю:
— Дам контакты курьера. Рекомендую. Уверен, они пригодятся.
За этим следует очередной поток проклятий. Длинный и красочный, вращается в основном вокруг отделения моих гениталий от моего тела и подвергания их различного рода неприятностям.
Когда мужчина выдыхается, я говорю:
— Причина, по которой я звоню, в том, что я влюблен в твою дочь.
В трубке раздается странный звук. Звук рвоты или звук нехватки воздуха. Плохо дело. У него может быть сердечный приступ.
— Прошу прощения… немножечко отмотаем. Я забыл упомянуть, что именно я спас ее от сербов. Ее держали в яме в земле под заброшенным сараем посреди сельской местности Массачусетса. Разумеется, я не стал спускать им это с рук, учитывая, что я собираюсь сделать ее своей женой.
— Т-ты... ты, б-блядь... — заикается он.
— Знаю-знаю. Но если Россия и Соединенные Штаты смогли пережить холодную войну, мы с тобой тоже что-то придумаем.
Обращаясь к кому-то на заднем плане, он кричит:
— Этот гребаный придурок! Ты можешь поверить, что несет это гребанный придурок?
