знал, что если скажу тебе, ты возьмешь ночь, чтобы все обдумать, или испугаешься, или будешь слишком нервничать, чтобы ответить честно. Мне действительно нужно было знать, что ты чувствуешь.
— Ты так хорошо меня знаешь.
Мы заходим в лифт.
— Я учусь.
— Я сказала Хейсу отвалить. — Она прижимается к стене лифта. — Это было так приятно. Ты видел его лицо? — Она сильно смеется.
— Ты уверена, что тебя все это устраивает? Это солидные деньги.
— Хм… Насколько?
— Только за идею, я думаю, пятьсот.
Она отмахивается от меня.
— О, это ничего…
— Тысяч. Пятьсот тысяч. И мы могли бы договориться, чтобы ты была консультантом проекта. Тогда речь пойдет о миллионе с лишним.
Ее лицо бледнеет.
— Это много.
— Ты всегда можешь передумать.
Цвет возвращается на ее лицо.
— Да, могу. — Двери лифта открываются в вестибюль. — Подумать только, у меня есть то, что висит над Августом Нортом.
— Тебе нравится, как это звучит, да?
— Очень нравится.
— Ты имела в виду то, что сказала? О том, чтобы стать Норт? — Моя грудь вздымается от надежды.
Она пожимает плечами, но уголок ее рта поднимается вверх.
— Ты всегда можешь взять мою фамилию. Хадсон Джиллингем — неплохо звучит, а?
Я целую ее в макушку, улыбаясь, улыбаясь.
— Все, что захочешь, детка.
Лиллиан
Нервно сжимаю руку Хадсона, когда мы стоим у входа в частный обеденный зал ресторана «Джордан на реке». Если я что-то и узнала о Хадсоне за последние три месяца, так это то, что он любит праздновать мои победы.
— Тебе не нужно было этого делать. — Я проверяю свое декольте в винтажном платье-слипе, которое купила в бутике, о котором мне рассказал Кингстон. Если Хейс — эталон самого ужасного, самого жалкого босса на свете, то Кингстон — полная противоположность, поскольку импровизированные походы по магазинам стали еженедельными мероприятиями.
Хадсон легонько целует меня в щеку, словно не желая испортить мой макияж.
— Я не могу придумать, чем бы предпочел заняться. — Он ухмыляется и прижимается губами к моему уху. — Хорошо, я могу придумать несколько вещей, которые мне хотелось бы сделать, но я займусь этим позже.
Мое лицо пылает, как будто мы встречаемся всего несколько недель, а не месяцев.
— Готова?
Я ерзаю, встряхиваю свободной рукой и киваю.
— Готова.
Хадсон распахивает дверь в комнату, полную людей. Друзья, коллеги по работе и даже Аарон — все выкрикивают мое имя и приветствуют меня, когда я вхожу. Хадсон остается рядом, пока меня обнимают и пожимают руки.
Габриэлла и Джордан обнимают меня.
— О, это для тебя. — Габриэлла надевает мне на голову неоново-розовую корону, украшенную перьями и блестками.
— Такая горячая, — говорит Джордан и протягивает мне бокал шампанского.
Я поправляю свой королевский головной убор.
— Что ты думаешь?
Хадсон приподнимает бровь.
— Тебе идет.
— Вам, ребята, действительно не нужно было всего этого делать, — говорю я женщинам, которые организовали эту вечеринку.
— Ты шутишь? — Габриэлла берет меня за плечи и легонько встряхивает. — Ты заключила сделку с «Эф-Кей-Вай».
Кингстон обхватывает Габриэллу сзади и притягивает ее к себе.
— Не перехвали талант, Би. Она нужна нам целой и невредимой для сети бутик-отелей, которые мы будем оформлять в ближайшие пару лет. — Он поднимает свободную руку для «дай пять».
Я шлепаю его по ладони.
— Хотела бы я сказать, что шла на эту встречу с планом.
— К черту планы. — Он поднимает свой бокал в тосте. — Ты действительно сияешь, когда делаешь не подготовившись17.
Хадсон хмурится.
— Не думаю, что это означает то, о чем ты думаешь.
Кингстон пожимает плечами.
— Да, ладно, старик. — Он закатывает глаза. — Будто бы ты знаешь о чем говоришь.
Джордан и Габриэлла тихо смеются.
— Меня бы здесь не было, если бы ты не дал мне шанс. — Я льну к Хадсону, когда он кладет руку мне на плечи.
— Нам повезло, что ты у нас есть. Посмотри на всех этих людей, собравшихся здесь, чтобы отпраздновать твой мозг, — говорит Кингстон, указывая на людей в комнате.
Элли машет мне рукой из бара, где сидит рядом с Хейсом, который хмурится на татуированную голову Тодда.
Анжелика болтает с Александром, который, кажется, не обращает на нее внимания, но ее это не волнует. А мой брат выглядит так, будто пытается очаровать нашего бухгалтера Рейну.
— Подожди, пока не увидишь, что мы добавили в меню сегодня вечером, специально для тебя. — Джордан обменивается взглядом с Хадсоном.
— Что? — Я смотрю между ними. — Чизбургеры?
— Нет, — гордо говорит Джордан. — Это деликатес.
Мой желудок скручивается.
— Наверное, я даже не хочу знать.
Она уже кивает.
— Устрицы скалистых гор18. Хадсон сказал, что ты всегда хотела их попробовать.
— Правда? — Смотрю на Хадсона. — Я съем одну, если ты это сделаешь.
— Нет, это твоя ночь, — самодовольно говорит он. — Это все для тебя.
— Как щедро с твоей стороны. — Я пожимаю плечами. — Никогда не думала, что ты захочешь, чтобы у меня во рту были чужие яички.
Габриэлла разражается смехом.
— Но, эй. — Я потягиваю свое шампанское. — Кто знает. Может быть, я попробую их, и мне понравится. Может, я начну пробовать все виды яичек. Стану дегустатором яичек. Этаким ценителем мошонки. Настоящим гуру семенников…
Хадсон разражается смехом и притягивает меня к своей груди.
— Ладно, ладно, я понял. Никаких яичек для тебя. — Он целует меня в макушку, в его груди все еще грохочет смех.
Карина и ее парень-пилот присоединяются к нам, а коллега Хадсона Патрик и его жена появляются на пятнадцать минут позже. Для этого редкого свидания они взяли няню, и после одного бокала каждый из них выглядит гораздо более расслабленным.
После сорокапятиминутного коктейльного часа мы садимся за длинный стол. Я вспоминаю вечеринку по случаю дня рождения Габриэллы в «Би Инспайед Дизайн» и, как завидовала тому, что было у Кингстона и Габриэллы. Трудно было подумать тогда, что всего несколько месяцев спустя я получу все, о чем мечтала. У меня есть отличная работа, которую я хорошо выполняю, невероятный мужчина, в которого я влюблена, и впервые за всю свою жизнь я могу сказать, что наконец-то горжусь тем, кто я есть.
Официанты приносят первое блюдо. Маленькую тарелку с тонко нарезанными, запанированными и обжаренными яичками. Я качаю головой и подталкиваю свою тарелку к Хадсону, который смотрит через стол. Выражение ужаса на его лице заставляет меня проследить за его взглядом.
Прямо напротив нас Хейс откусывает большой кусок яичка. Элли тихо спрашивает:
— Вкусно?
— Устрицы? — Он берет еще один кусочек. — Никогда не пробовала?
Ее глаза расширяются.
— Хейс, это не устрицы.
— Боже мой, — шепчу я,
