На Аракеляна невозможно было смотреть. Он был настолько потрясен и дезориентирован, что становилось страшно. Элиза безмолвно разделяла эту скорбь, потеряв счет времени. И прокручивала обрушившиеся на неё события по новой. Они словно придавливали гранитной плитой. Всё невыносимее и невыносимее.
Она встала, отложив стаканчик, и, мелко перебирая ногами, постаралась найти выход. Больничные стены давили, и это грозилось вылиться в очередную паническую атаку, которую девушка и так с огромным трудом поборола у лифта, а теперь уже не была уверена в своих силах.
Карен догнал её у самых дверей, когда Элиза собиралась бездумно переступить порог клиники, не соображая, что творит. Он бережно накинул ей на плечи свое пальто, а потом сжал плечи, привлекая внимание:
— Спасибо за всё… Мой водитель отвезет тебя домой.
Девушка кивнула в прострации, выходя с ним на улицу.
Пока машина неслась по пустынным ночным дорогам, Элиза не мигая смотрела в окно, не в состоянии до конца осознать, свидетелем чего стала.
Ангелина родила, рискуя собой. Отдала свою жизнь в обмен на жизнь дочери. И это был выбор.
А сама Элиза?
Сейчас в ушах стояла брошенная Роме в порыве злости фраза: «Я не хочу этого ребенка!».
И вот этот контраст двух полярно противоположных ситуаций её сломил. Окончательно. До основания.
Мать, которая убила себя, чтобы уберечь дитя.
Тварь, которая убила своё дитя.
Градус ненависти к собственной персоне достиг небывалых отметок.
Минуя злосчастный лифт, Элиза поднималась на тридцать седьмой этаж пешком, время от времени останавливаясь, потому что задыхалась. От боли и пережитого страха. Чудовищных инсайтов, которые словила.
Она не ожидала увидеть мужа прямо на пороге. Но Разумовский материализовался сразу, как только девушка вошла. Преградил ей путь и уставился с такой ледяной яростью, что Элиза невольно замерла на месте.
Никогда она не видела его…таким.
— Где ты была?
Язык отказывался шевелиться.
— Где ты была, Элиза? — он приблизился почти вплотную, обдавая жарким гневным дыханием. — Телефон оставила дома, дверь почти нараспашку, на полу валяется бутылка рома… Четвертый час ночи! Ты хоть понимаешь, насколько это ненормально?! Вести себя так беспечно, словно ребенок! Что с тобой такое?!
Ей хотелось сказать. Очень хотелось.
Не кричи на меня. Обними. Просто обними.
Я всё знаю, Рома, я очень виновата. И мне нет оправданий.
Но обними, пожалуйста, обними…
Вместо этого он грубо взял её за руки и дернул на себя. Пальто с шумом упало на пол, а они оба уставились на окровавленные ладони. Картинки одна за другой сменялись перед глазами — снова Ангелина в крови на полу, безжизненность на лице, медики, хаос вокруг.
Умерла. Умерла. Умерла.
Тошнота стремительной волной подступила к горлу, и Элиза со всей оставшейся еще в ней силой оттолкнула Разумовского, бросившись в туалет.
Её рвало нещадно и долго. И даже когда желудку нечего было извергать, болезненные спазмы продолжали терзать изможденное тело. Одолевшая крупная дрожь вынуждала стучать зубы. Холодно, невыносимо холодно.
Рома придерживал голову, помогал, растирая ладони. А потом поднял на руки и отнес в душ, где раздел и поместил под горячие струи. Вода смысла кровь, постепенно согрела, но Элизе никак не становилось легче. Даже забота мужа сейчас казалась ей наказанием.
— Приходила Света, жаловалась, что не может тебя забыть. Твои запасы алкоголя пострадали совсем немного. Когда я её проводила, нашей беременной соседке стало плохо, пришлось вызвать бригаду и поехать с ней, — тихо оповестила девушка, когда он помогал ей вытереться полотенцем. — Она скончалась. Родила дочь и умерла.
Рома молчал. Продолжая плавные движения махровой тканью. Подал ей банный халат.
А Элиза смотрела ему в лицо с мольбой.
Что, даже сейчас не обнимешь? Ты прав, всё равно не заслужила.
Она и переодеться не сумела, легла на кровать и отключилась. Впервые за долгое время проспав беспробудно до обеда следующего дня.
Проснувшись, лежала неподвижно, размышляя над всем, что произошло за последние полтора месяца. И размышляла теперь трезво. Выйдя из искусственного коматоза.
Решение было единственно верным.
Она позвонила Асе и сразу перешла к делу:
— Привет. Твоё предложение в силе?..
— Привет. Да…
А ночью, дождавшись Разумовского с работы, оповестила:
— После праздников я уеду с Асей. Она предложила мне работу, хочу попробовать.
Он даже не замедлился, стягивая галстук, снимая пиджак и рубашку. Только глаза поднял и ровно выдал:
— Хорошо.
Элиза отвернулась, дождалась, когда Рома уйдет в душ, и легла на самом краешке кровати, свернувшись клубочком.
Безразличие его темного взгляда ранило. Опять и опять.
Это больно, пусть и знаешь, что по-другому и быть не могло. Он никогда не станет удерживать, и манипуляции — не о нем. А девушка далеко не глупа, чтобы пытаться манипулировать.
Света была права, описывая Разумовского. И ошиблась только в том, что они с Элизой похожи. Нет. Не похожи. Она просто вобрала его в себя. Научилась думать и реагировать, как он. Приструнила излишнюю импульсивность, вспыльчивость.
Уподобилась Роме.
Растворилась в нем.
Он стал важнее её собственной личности.
Его приоритеты, предпочтения, образ жизни.
Ей хотелось угодить ему, достичь таких высот, где не будет стыдно смотреть ему в глаза. Стать равной. Добиться всего самой. И чтобы гордился ею, уважал, ценил.
Любил.
Чтобы любил!
Но для него ничего не изменилось за этот год. Просто под боком была удобная любовница. Какая она ему жена?.. Это был фиктивный брак с постельными привилегиями. Надо смотреть правде в глаза. Элиза всего лишь одна из многих, ничуть не лучше и не значимее. Да, он заботится, помогает, поддерживает.
Но Рома такой со всеми.
Со всеми без исключения.
А девушка вдруг абсолютно отчетливо поняла, что впервые в жизни хочет обратного. Быть исключительной. Любимой. Незаменимой.
Раньше она задавалась вопросом, что с ней происходит рядом с ним, а теперь ответ был найден. В ней пробудилась женщина. С таким потрясающим мужчиной не могло быть иначе. И эта женщина хотела стать единственной и неповторимой для него. Но Разумовский так ни разу и не сказал ей, что она красива. Что способна свести с ума. И парадокс заключался в том, что только от него девушка и желала слышать комплименты. Быть слабой, падкой, зависимой от ласк. Самой обычной влюбленной дурой, тающей от улыбки и прикосновения.
Но по-настоящему. Обоюдно. А не так…
От всех мужчин мира Элиза ждала признания своего ума, устав он проклятия безупречной внешности. От Ромы же — нет. Получив признание ума, поняла, что от него ждет обратного. А точнее — от него ей нужно ВСЁ!
И самое прискорбное, что она отдавала себе отчет: этот мужчина не такой, он не изменится. И принимала его. Понимала. Любила еще сильнее.
Ей нечего ждать. Если останется — увязнет и утонет, перестав уважать себя. На алтарь уже возложены принципы, убеждения, чувство собственного достоинства, душа, сердце.
Осталась только горсточка воли и крупица гордости.
А зачем Роме такая спутница?..
От которой ничего собственного не сохранилось…
* * *
Чемодан давно был собран.
С семьей Элиза попрощалась, с большим энтузиазмом объясняя свой поступок. Это такой шанс! Интересный опыт, и пусть внешность принесет ей хотя бы немного пользы на этот раз. Ася обещала, что праздник всегда будет с ней. В городах и странах, которые они обязательно посетят.
Что ж. Самой Элизе плевать, куда бежать от себя.
До вылета еще семь часов. Она вызывает такси, отмечая три адреса. Последний — аэропорт, где её уже будут ждать. Но сначала еще два дела.
Машина останавливается у офисного здания, в котором девушка никогда не была. Ей повезло, владелец на месте, и любезный сотрудник провожает её к нужному кабинету.
