постарел на двадцать лет за это время.
— Ты готов? — спрашивает Бренна.
— Я могу сказать «нет»?
Она смотрит в окно.
— Наверное, уже слишком поздно просить водителя развернуться.
— Наверное.
Ее большой палец поглаживает верхнюю часть моей руки.
— Им тоже нужно тебя увидеть.
— Я знаю.
Мы выходим из машины, и Хэдли первой бросается ко мне. Раздается глубокий голос Коннора.
— Не надо, Хэдли!
Она останавливается, и я улыбаюсь ей.
— Привет, Хэдлибатт.
— Можно тебя обнять, дядя Джейк?
— Просто будь немного осторожнее, хорошо? У меня был неудачный трюк.
Она неуверенно протягивает руку, и я притягиваю ее к себе так крепко, как только могу, пока не началась боль. Она целует меня в щеку, а потом шепчет на ухо.
— Ты мой любимый.
Я пытаюсь не рассмеяться, но у меня не получается.
— Ты тоже моя любимица.
Приходят другие дети, обнимают меня и говорят, как они рады. Потом появляется Себастьян.
— Джейкоб?
— Да, малыш?
— Я очень рад, что ты не умер, как мой папа.
Я слышу вздох Бренны и фокусируюсь на нем.
— Себ, я тоже очень рад, что не умер.
— Я думал, ты умер.
— Мне жаль, что ты прошел через это, но, как видишь, я здесь.
Он смотрит на меня, губы дрожат.
— Я молился папе. Я просил его оставить тебя в живых, чтобы мама была счастлива, а мне не пришлось снова кого-то терять.
Я делаю вдох через нос.
— Кажется, он слушал.
Деклан кладет руку на плечо Себастьяна.
— Дети возвращаются к ручью, чтобы порыбачить. Если твоя мама не против…
Бренна качает головой, стараясь вытереть лицо так, чтобы никто не заметил.
Он еще раз обнимает меня, прежде чем поспешно уйти.
Мой стоический и не очень эмоциональный брат делает глубокий вдох.
— Ты действительно умеешь драматизировать.
— Я научился у тебя.
— Не делай так больше, — его не волнуют мои травмы, так как он обнимает меня. — Серьезно.
— Отпусти, Дек, — говорю я, морщась.
— Прости.
Деклан притворяется, что он — скала, но мы все знаем, что он — всего лишь кашица. По крайней мере, когда дело касается людей, которых он любит.
— Можешь не волноваться, я не собираюсь повторять ничего подобного.
— Рад, что ты жив, — говорит Шон, хлопая меня по плечу.
— Я тоже.
Коннор подходит к нему и качает головой.
— А вы все думали, что это буду я.
— Мы беспокоились, — со смехом говорит Деклан.
— Никто не думал, что это будет Джейкоб, — отвечает Коннор.
— Да, потому что только хорошие умирают молодыми, так что при таком раскладе Джейкоб переживет нас всех.
Пока Шон смеется над своей шуткой, Бренна подходит ко мне, нежно обнимает меня, и мы все идем в дом.
И вот так мой мир становится таким, каким он должен быть.
Бренна
— Джейкоб, ты ведешь себя нелепо! — кричу я, пока он пытается надеть рубашку.
— Я иду, а ты можешь либо помочь мне, либо не мешать.
Клянусь, мужчины — это совсем другая категория идиотов.
— Ты должен отдыхать!
Прошло только два дня, и он — худший пациент на свете. Он не делает того, что ему говорят, в его понимании отдых — это стирка или попытки помочь детям, когда он едва может держать глаза открытыми. Сегодня я застала его за попыткой собрать велосипед, который он купил Себастьяну.
Возможно, я именно та, кто убьет его.
— Я отдыхаю. Я лежал в постели, позволял тебе кормить меня и смотрел фильмы.
Я хмыкаю.
— Тем не менее, ты делал вещи, которые заставляли тебя морщиться, твои синяки все еще ужасны, и ты хочешь отважно выступить перед прессой, чтобы пойти на спектакль.
— Спектакль — это большое дело.
— Да, но то, что ты будешь в порядке и не поранишься еще важнее.
Джейкоб натягивает рубашку после изрядных усилий. Он пыхтит и вздыхает, и я не чувствую к нему никакого сочувствия. Сегодня последний вечер спектакля, и Джейкоб отказывается его пропускать, тем более что вчера вечером я ходила на спектакль без него. Себастьян был великолепен. Джейкоб ревновал. И когда я сказала ему, что Девни и Сидни придут посидеть с ним, пока я пойду на спектакль сегодня вечером, он решил, что это ему не подходит, и тоже собирается пойти.
— Я выложился по полной ради этого спектакля и собираюсь посмотреть на этих детей. Спектакль начнется через два часа, и мне плевать, если боль будет такой сильной, что я потеряю сознание, только поддерживай меня, чтобы я выглядел бодрым. Я иду, красавица, и ты ни черта не сможешь сделать, чтобы остановить меня.
Я поднимаю бровь.
— Хочешь поспорить?
Он ухмыляется.
— Я могу быть немного сломан, но ты не причинишь мне физического вреда.
— Нет, но я уверена, что есть три человека из семьи Эрроувудов, которые помогут убедиться, что ты не сможешь сбежать.
— Ты не станешь.
— Разве нет?
Он делает шаг ко мне, его зеленые глаза сфокусированы на мне так, что у меня сводит живот. Боже, как он сексуален. Даже весь в синяках и побоях, Джейкоб — это сила и мощь.
— Бренна, я люблю тебя, но я пережил все это не для того, чтобы подвести Себастьяна и других детей.
Я касаюсь его лица.
— Ты не подводишь их.
— Мне кажется, что да. Не быть там в ночь открытия было чертовой пыткой. Я хочу прийти туда пораньше и увидеть их в последний вечер.
Он прав. Я не стану причинять ему физическую боль или звонить его братьям — не то, чтобы я не была уверена, что его братья перейдут на мою сторону, но я не хочу это выяснять. Он найдет туда дорогу, что бы я ни сказала. Упрямец.
— Тебе не стоит одевать эту рубашку, — говорю я ему.
Джейкоб победно улыбается.
— Какую мне надеть?
— Ту, что не подходит к моей одежде.
На мне зеленый сарафан, и мы выглядим так, будто старались соответствовать друг другу. Стоит нам только приблизиться к этой школе, как все сойдут с ума. Кэтрин, которая, клянусь, не человек, дала мне инструкции, что делать, если мы выйдем на улицу. Что надеть, как ходить и как сидеть, видимо, осанка — это главное. Она обещала, что шумиха скоро утихнет, но до тех пор я должна была терпеть все это с улыбкой. К счастью, последние несколько дней я оставалась дома с Джейкобом, отвечая только на звонки Сибил.
— Ты такая красивая, — говорит Джейкоб, когда я достаю голубую рубашку из разрешенного ассортимента одежды.
— Когда я был там, я только и делал, что
